Фильм

Пустошь тьмы и зла

Идет коза рогатая

Майкл (Майкл Эбботт-мл.) и Луиза (Марин Айрленд) возвращаются на родовую ферму, полную чудных козочек; отец на аппарате жизнеобеспечения, а с отрешенной матерью явно что‑то не так. Та, напевая песни с таинственными словами, то и дело приговаривает, что ее детям приезжать точно не следовало, но они, к своему несчастью, приехали. Сначала отыскав пальцы матушки в раковине, а затем и петлю в сарае, брат с сестрой все больше начинают осознавать, что попали в настоящий ад.

Это четвертый фильм техасца Брайана Бертино, снявшего в свои тридцать прогремевших «Незнакомцев», окупивших свой бюджет в девять раз. Не прилагая особой выдумки, тогда Бертино удалось построить заметный ужастик кинотеатральной сетки, просто грамотно расставив налетчиков в проемах и надев на них маски. Ну и, естественно, там была Лив Тайлер.

«Пустошь тьмы и зла» также грешит людьми в дверях: в девяти из десяти случаев эффектному джампскейру (скримеру) Бертино предпочитает грозную плоть в дверном косяке. Метод, ставший за годы общим местом, нет-нет да сработает. Структура ленты поделена на главы, вернее, на дни недели. Чем ближе выходные, тем больше тел: в четверг — новый труп, в пятницу — еще один, и так до конца. Интересно, что съемочной площадкой служило переоборудованное семейное ранчо самого Бертино в Техасе. В ином случае было бы сложно объяснить такую любовь к симптоматичным крупным планам очаровательного стада козочек.

Как и «Незнакомцы» (да и остальное кино Бертино), «Пустошь» — далеко не самый изобретательный хоррор, он и пугает не так сильно, по большей части делая ставку на жестокость и практические эффекты. Зло здесь довольно совокупно, даже компилятивно: знакомое волнение, привычная последовательность сцен, неровный ритм, стандартные формальные признаки, штатная фактура — манекены, священник, дневник с жутью, милая девочка с голосом Сатаны, ванитас, опять же, козы. Эпизодов с парнокопытными всегда ожидаешь с каким‑то неприятным предчувствием — и да, крошечный спойлер, такое количество экранного времени получилось не просто так, Бертино не из тех режиссеров, кто вхолостую растрачивает заявленное напряжение.

Но несмотря на всю прямолинейную кровожадность Бертино, в по-человечески понятном горе «Пустоши» при желании можно рассмотреть даже некоторую трогательность.

Лучше с похожей интроспекцией справилась недавняя «Реликвия» Натали Эрики Джеймс: в аналогичном сюжете дурная наследственность ладно перекликалась с детской посттравматикой и болезнью, причиняющей всем боль. И если оптика Джеймс основывалась на том, что зло, заключенное в тело родного человека, нужно понять, принять и полюбить, то Бертино, выводя месседж о том, как страшно умирать в одиночестве, предлагает чисто слешерное решение: пусть тогда умрут все.