Фильм

Папа, умер Дед Мороз

«Папа, умер дед Мороз», снятый по мотивам произведения Толстого «Семья вурдалаков» - продукт отечественного кинематографа, отнесенный к жанру некрореализма, строит атмосферу ужаса путем обращения к естественному физиологическому отторжению омерзительного и чужеродного. От произведения в ленте почти ничего. Берущая не столько содержанием (достаточно типовым), сколько формой, эта черно-белая картина аккумулирует льдистое крошево пугающего в добротных пропорциях, и, не будучи слишком выдающейся, ощутимо бодрит обещанием скорых заморозков.

Тема о маньяках-шатунах, живущих на замшелых отшибах, но «радушно» встречающих пришлых, достаточно популярна в жанре ужасов, и эксплуатируется в мировом кинематографе с момента его возникновения. Страх перед чужаками, страх перед чужаком с разной степенью успешности обыгрывается многими создателями фильмов-хорроров. Привычная боязнь перед неизвестным формулируется каждым новым автором по-своему, для усиления дискомфорта по вкусу добавляется мистика-фантастика, либо другие приемы, призванные усилить эффект. В этом смысле Евгений Юфит не стал исключением в ряду кинематографистов, подвизающихся на ниве кошмара. Заявленная некрореальность, разбодяженная некоторым количеством мистики, атрибутами-клише, выразительной игрой выразительных актеров, на выходе предстает графичным, чуть схематичным, чуть унылым, но не лишенным скромного обаяния продуктом киноискусства.

Сомнительной оригинальности сюжет: благообразная смесь хорька и норки, ученый-биолог, - условный свой, осуществляет деловую поездку в оставленное богом, но не чертом местечко, населенное условными чужими. С первых кадров, компанией из мальчика и старика, расставляющих ловушки, предназначенные для живых людей, Юфит дает понять, что придется лицезреть те или иные формы насилия – скрытого, подавленного, проявленного, иногда изощренного, иногда тупого и бессмысленного, и результирующими вариациями этого насилия от болезненного малыша-садиста до тупо трупов.
Работа над рассказом о бурозубом грызуне у гостя не клеится, объектами для наблюдения ученого становится не мышь, но дальние родственники и их чудаковатые ритуалы и отношения. Натыкаясь на следы странной деятельности сельчан и самих сельчан, находящихся в странных состояниях, ученый постепенно становится участником происходящего. После прохождения через процесс необъяснимого посвящения, биолог сбегает, очевидно травмированный случившимся.

Немногословно проговаривая фобические представления отдельных граждан (в этой тенденции Юфит далеко не одинок) перед склонным к неожиданным и неконтролируемым трансформациям архаичным, когда привычный пейзанин оборачивается инфернальным мурлом, непонятным и не желающим быть понятным, Юфит призывает к осторожной внимательности, мягкой форме ксенофобии, не лишенной оснований. Эта локальная истина провозглашается при помощи бронебойных выразительных средств – демонстрации убийства, садомазохистских игр, гомосексуальных сцен, и все это на фоне укоряющих авторских интонаций. Прислушаемся же к этим спасительным рекомендациям, не будем отвлекаться на мышей-бурозубок.

Принято считать, что некрореализм окончательно сформировался как самобытное контркультурное интуитивное явление перестроечной поры в пику дискурсивным течениям тогдашнего соцреализма в середине 80-х годов, с выходом первых короткометражных работ и арт-проектов Юфита&Маслова, братьев Алейниковых, Владимира Кустова, Андрея Курмаярцева etc. Но вместе с тем то, что позже получило определение как некрореализм, - искусство тотального обессмысливания жизни, оббыливания всего логического и обиливания кинематографа до состояния чистокровного кошмара в пределах вечного "между" - дотоле было распылено в работах Сокурова и Алексея Германа-старшего "Скорбное бесчувствие" и "Мой друг Иван Лапшин"(тем паче все праотцы некрошколы вышли из их постмодернистских пенат), у Андрея Тарковского в его "Сталкере" и "Ностальгии", у Белы Тарра, начиная с картины "Проклятие", у Ингмара Бергмана - в "Седьмой печати", "Молчании" и "Часе волка", не говоря уже о серебряновековой поэзии и эстетике декаданса; при этом некрореализм параллельно заявил о себе в ФРГ, подспудно будучи гомункулусом авангарда - искусства и вовсе неживого. Питерские подпольщики в сущности лишь суммировали в алогичный авторский конструкт все те ранние настроения вечного упадка и лихорадочных припадков предчувствия грядущего конца, отмерив своей логарифмической линейкой течение небытия катящейся в пресловутую бездну атеистической империи. Некроискусство ошибочно воспринимают утрированной чернухой, так же громко заявившей о себе в период всеобщей гласности, эдакой проекцией множества бытовых кошмаров о ничтожной незаметной смерти, la petite mort - но чернуха ведь по определению ловит текущий момент истории, дабы грязью упиваясь привести к неминуемому катарсису, к решению и преодолению тех или иных социальных кризисов; вектор чернухи сугубо диагностический, тогда как некрореализм алкается манящими зовами вечных вопросов о смерти, предсмертном и послесмертном бытии и человеке как исключительно биоматерии (духовность в расчёт некромастерами не берётся вовсе).
"Папа, умер дед Мороз" 1991 года - главный фильм некротического направления, снятый Евгением Юфитом и Владимиром Масловым - , пожалуй, слишком вольно адаптирует под бунтарский монохромный кинослог рассказ Алексея Толстого "Семья вурдалака", годом ранее уже экранизированного Игорем Шавлаком в декорациях постсоветского быта. Толстовское мистическое мироощущение, коренные и корневые русские кошмары обнажились до саднящей кости в безнарративной, сотканной сплошь из наслоения жутких образов, прозе Евгения Юфита. Но Юфит&Маслов пошли ещё дальше, оставив от литературного первоисточника, в котором достопочтенный маркиз д'Юрфе, путешествующий по молодости лет по Венгрии с Сербией, нечаянно познал маету-суету вампирского бытования, лишь сам мотив путешествия: из мира реального в эдакое междумирье, где человеку как мыслящему субьекту уготована роль объекта чужой злой воли; законы науки, логики в "Папа, умер дед Мороз" не просто нарушены. Фактически их нет; формально главный герой ленты - учёный-биолог, что поехал к брату, в деревню, в глушь, в Саратов (хотя место действия более чем условно) - сталкивается с деструктивными процессами тотального перекраивания сознания, перестройки личности, переиначивания привычной, обыденной жизни в Ничто - вполне по Гегелю. Мифологические естества - вурдалаки - в кинокартине Юфита отсутствуют так же. К чему эта мифологическая ересь, если сам человек порождает в самом себе монстра, и этот homo novus намного опаснее, чем любые искусственные твари. Ритм фильма - это медленное скольжение в сон в духе dance macabre, стиль - монохромное и статическое наблюдение за тем, как желание избыть из себя жизнь постепенно меняет человека. При этом в "Папе, умер дед Мороз" танатостическое выдавливает все эротическое. По Юфиту, Смерть в искусстве первичнее Секса.
При этом Юфит&Маслов начисто отказались от периферийной темы рассказа А. К. Толстого - прорвы непонимания между лощенной в своей куртуазности Западной Европой и загадочной Восточной Европой с её доминирующим духом панславизма. Чисто политический фактор вынесен за скобки изобилующего насилием повествования "Папа, умер дед Мороз", в котором в общем-то утверждается, что русская смерть ХХ века - это наихудшая из всех мыслимых смертей; она мучительна, она невыносима - и нет надежды на бессмертие души, так как душа эта соскоблена до остатка, подвержена эвисцерации. Нет души - нет и человека; есть лишь алкаемый суицидальными и некромантическими процессами биообьект. Типология персонажей в "Папа, умер дед Мороз" лишь на первый взгляд обращается к юродивым, которые несут в себе оттиск Бога, к тем кого воспели Леонид Карсавин и Федор Достоевский. Вся эта галерея маньяков, садистов и психов, населяющая микровселенную Юфита, не верит ни во что, кроме Смерти - этого благостного Ничто, и к ней они и сами стремятся, и толкают туда других, случайных путников в их мучительных конвульсиях. Ratio в лице героя актёра Ганжи не способно противоборствовать хтонической сущности проклятого места, где стёрты границы не только и не столько морали и божественных заповедей, сколь самого Времени. И в стране померкших грёз Папа, умер дед Мороз...