Фильм

Мать и сын

Люде

Ритм присмиревшей воды, свет спящего солнца, отдаленные звуки, укрытые цвета, нега и сумятица слов (словно вслух творится внутренняя молитва)…
Всё, чем мы привычно поглощаем кино (глаза/уши), здесь не так уж важно. Сокуров снимает фильмы не для чтения, интерпретации, анализа, постижения, мудрствования. Он снимает кино, в котором нужно жить. ЖИТЬ. Той жизнью, что, быть может, и не по росту многим, не по размеру. Великовата. Но кто мы без жажды роста, без взгляда вверх, без тоски совершенства?..

«Мать и сын» – кино для осязающих душ. Видеть и слышать им мало-мало. Их влечет БЛИЗЬ ПРИКОСНОВЕНИЯ к Тайне. Они способны выпростать «я» из-под одеялец защиты и покоя, почувствовать всплеск крыла бабочки, уснувшей на мертвой руке, узнать в лице уходящей матери черты сына, угадать в ситуации конца – начало, распознать встречу в вековечном прощании.

Фильм начинается пересказом сна. Одного на двоих, общего для матери и сына. И послевкусие его тоже общее: «Бог, пролетающий в груди моей, влияет на мое сознание. На общий мир, на ход вещей не простирается его влиянье. Мне тяжко от неполноты такой», - говорят мать и сын в один голос.

Тягота неполноты, а точнее – неявности, неизреченности откровения, которым тем не менее важно, нужно делиться, – тоска Сокурова, тоска любого художника, который избрал нелегкий путь служения невыразимому, Божественному. Кощунство ли – равнять творческое и Божье? Но верю почему-то, что искусство может быть источником Его познания. И даже подспорьем. Слышали, наверное, как отцы Церкви трактуют икону. Духовный костыль! Вещественный посредник для человека при его восхождении к невещественному, нематериальному, невидимому. К Богообщению.

Сокуров не просто фильм снял, он выстроил храм истинной любви, а центр иконостаса – мать на руках сына – небывалая инверсия иконописи. Атмосфера поражает избытком доброты, милосердия, мудрости. Их так много, что сердце сжимается от невозможности вместить. Единение двоих превышает разум, время тонет в вечности, пространство – в глубинах духа, душа – в зове небес. Если возможен рай двоих, то сокуровские мать и сын (их первообразы, прообразы) в раю, и их сродные страдания тоже знак рая, раз заставляют летать души и ангельским волнительным шепотом петь о любви всеобъемлющей. …И отчаянно страдающий сын, держа на руках умирающую мать, выдыхает сердцем: «Божий мир, ты прекрасен!».

У Сокурова нередко получается редкостное – размывать границу между этим миром и тем. Может, поэтому в кадре (словно кинопленка – это ручей мерцающий) всё дрожит, вибрирует, течет, замирая. Тела и предметы, теряя нормальные очертанья, намекая на райскую бесплотность, влекутся в область, лежащую вне законов физического времени, пространства, мира.

Н. Федоров когда-то разделил все искусство на «искусство подобия» («творение мертвых подобий») и «искусство священное» («художественное воскрешение»). В искусстве подобия изображение подражает оригиналу (копировка по внешнему сходству, буквальное чтение природы), а потому дает иллюзии, миражи, муляжи, симулякры и проч. Искусство священное, «воскрешающее», есть оригинал. Причем не оригинал действительности, так как для религиозного взгляда действительность – лишь образное, символическое изображение Высшей Реальности, сферы Духа. «Мать и сын» - сокуровское откровение именно о Ней, правда столь же чистая, сколь слеза матери о сыне, который остается, чтоб все же уйти. Сколь слеза сына о матери, которая уходит в грядущую встречу.

Мать: Как грустно. Тебе ведь все равно придется пережить то же, что переживаю сейчас я. Это так несправедливо.

Сын: Мы встретимся с тобой там же, где и договорились. Жди меня. Потерпи, милая моя. Потерпи.

Людины интерпретации любимых кадров из фильма:
http://fotki.yandex.ru/users/shi87/album/76961/?p=0