Спектакль

Дон Гуан и другие

Театр-студия «Пушкинская школа» — самый молодой театр в городе, ему полтора года. Столько времени прошло с тех пор, как студенты актерского курса Владимира Рецептера, актера товстоноговского БДТ, режиссера, а также поэта, писателя и филолога-пушкиниста, получили дипломы. Рецептер набирал курс, чтобы, опираясь на юные таланты, «поверить театром» всего Пушкина плюс те драмы, на которые гений бросал даже беглый взор. Уже сыграны «Борис Годунов», «Горе от ума», «Русалка», шекспировские «Бесплодные усилия любви» и даже публицистический текст «Джон Теннер». Последняя премьера называется «Дон Гуан и другие».
Играются «Каменный гость», «Моцарт и Сальери», «Пир во время чумы». Три преступления — перед женщиной, перед другом, перед Богом. Три предательства — любви, искусства, памяти. Три антигероя — Дон Гуан, Сальери, Вальсингам. Каждый живет яростно и страстно, каждый верит в свою правоту и свое право, каждый предчувствует кару небес. И каждый получает по вере своей — в преисподнюю проваливаются не только Гуан с Командором, но и Дона Анна, и отравитель Сальери, и вся веселая компания, пирующая на чумной улице. Правда, маленькая гостиная Дома Кочневой под расписными плафонами и псевдохрустальными люстрами для спецэффектов не предназначена, поэтому в нужный момент герои вскидывают руки, а прожекторы принимаются неистово мигать, пока перекошенные актерские лица не исчезают во тьме. При этом студийцы несказанно хороши собою, точно они не с сегодняшней улицы пришли, а материализовались с античных барельефов. Их дикция идеальна, а пушкинские строки они читают с неактуальными для нынешнего театра, но так идущими Пушкину высоким пафосом и отчаянной искренностью.
По ходу действия понимаешь, почему именно «Дон Гуан и другие», а не, скажем, «Моцарт, Сальери и прочие» и даже не «Каменный гость», как, собственно, у Пушкина. Потому что в культурной памяти образованного человека Дон Жуан — не бытовой соблазнитель хорошеньких дамочек, а смертный, бросивший вызов Богу. И Бог его вызов принял, и Дон Жуан в этой схватке проиграл. Так же посягают на территорию высших сил Сальери, примеривший на себя образ Черного человека, и Вальсингам, восхваляющий осиротившую его Чуму. Но ощутимая проблема режиссуры Владимира Рецептера в том, что его идеи — вполне адекватные — проистекают из тех акцентов, которые артисты расставляют в тексте. Сами они на фоне холстов с пушкинскими рукописями, в костюмах, не слишком отличающихся от обычной молодежной одежды, смотрятся скорее высококвалифицированными чтецами. О трактовке образов можно говорить лишь в двух случаях: Лепорелло у Павла Хазова выходит неожиданно робким, трепетным, не столько слугой, сколько младшим товарищем Гуана, сам же Дон Гуан Никандра Кирьянова — это прежде всего не герой-любовник, а балагур, на редкость темпераментный, увлеченный только красотой игры, но для вдохновения ему необходимы самые чудовищные ситуации. Если страсть, то в присутствии трупа, если соблазнение вдовы, то непременно в монастыре, у надгробия супруга etc., etc.