Спектакль

Жизнь и судьба

Гениально. Другой оценки быть просто не может. Поражает продуманность каждой детали, каждого слова, каждого движения в спектакле. Декорации - как ещё одно действующее лицо. Без них всё было бы иначе, без них могло вообще ничего не быть.
Завораживает и завлекает многоплановость, многослойность того, что происходит на сцене. За решётками лагерей гибнут сотни, тысячи людей, и в то же время двое страстно предаются любви; в доме учёного праздничный обед, а советские войска освобождают Сталинград. Жизнь не стоит на месте, она постоянно идёт вперёд...
Актёры играют так, что зал не дышит, боясь нарушить или хоть чуть-чуть помешать процессу. После спектакля - овации и задумчивые лица зрителей. Уверена, многие придут на "Жизнь и судьбу" ещё не раз...

Все выводы и смыслы "Жизни и судьбы" до мелочей идентичны выводам и смыслам додинских спектаклей двадцатилетней давности. Как каша, которую давно уже пора проглотить, а ее все жуют и жуют. Додин здесь становится на трибуну не человеком, который ищет (и которого, соответственно, интересно послушать), а человеком, который давным давно все понял и теперь только занудно и пафосно брюзжит. Хотя делает это - и правда - в высшей степени профессионально.

Актрисы появляются во всем белом — легкие платьица, белые гольфики, лаковые туфельки, две косички. Они играют в волейбол. Мяч взлетает вверх и летят вверх косички. В волейбол играют на пляже рядом с сосновым лесом — благодаря костюмеру, художнику-постановщику, режиссеру, актрисе. Эта сцена длится не больше минуты. Она создана ради одного — показать, как прекрасна любовь и её начало. Таких сцен в этом спектакле десятки. Увидеть эти сцены, запомнить их, полюбить — зрительское счастье, которое дарит спектакль «Жизнь и судьба».

Счастье это парадоксальное, так как спектакль не о любви. Он о том, о чем в искусстве сегодня не принято говорить — о Родине, о совести, о человеческой свободе, о национализме и фашизме. Додин преподает невыученный урок истории и напоминает о том, о чем мы забываем, а должны помнить. После этого урока (на котором не заснёшь, от которого не оторваться три часа) у зрителя язык не повернётся сосредоточить внимание на чьей-то национальности. Потому что в МДТ вслед за Гроссманом убеждены, что делить людей на евреев, русских и таджиков — должно быть стыдно. Что все наши нынешние «беды и несчастья» нам только кажутся таковыми — ведь мы никогда не испытывали и не испытаем те муки, через которые прошли наши деды.

Додин настаивает — человеческая свобода важнее всех «-измов» вместе взятых. Доброта старухи, покормившей пленного немца — такая доброта важнее всех коммунизмов и демократий. И сажать талантливого полковника за то, что он не погубил своих солдат — нечестно. Шантажировать гениального ученого — бесчестно. Ключевое слово — «честь».

Обо всем об этом говорится в театре — без пафоса и надрыва, без истерики и криков. Со сцены звучит монолог матери, попавшей в еврейское гетто — и Татьяне
Шестаковой хватает просто смотреть в зал, чтобы зал сидел притаившись, словно маленький испуганный ребенок. Многослойное повествование позволяет режиссеру показывать удивительные сочетания людских судеб и пока в одной счастливой квартире люди любят друг друга — в это же время где-то в Сибири урка убивает их сына. А потом как всегда бесподобный Игорь Черневич, играя две роли, показывает, как вроде бы добропорядочный гражданин походит на урку и ничем от него не отличается, только бьет другим, не ножом, так предательством. И когда, наконец, в современном театре показывают сцену войны — тогда режиссер с актерами добиваются такого эмоционального напряжения, что переносят весь зал махом в 42-й год в окопы Сталинграда — и шум бомбежки за сценой, и ругань генерала в трубку, и несъеденная яичница — всё настоящее.

В легендарных додинских «Братьях и сестрах» вопрос о чести ставится во главу угла. В спектакле «Жизнь и судьба» главному герою опять предстоит дилемма, подписывать или нет подлое письмо. И каждый раз зрителя спрашивают — подпишет ли он. Среди повседневной суеты театр задаёт нам вопрос, который больше никто не задаёт. Мама далеко или мамы нет — с мамой не поговоришь о главном. И в МДТ Татьяна Шестакова читает письмо матери, обращенное к зрителю. Мама верит в лучшее в нас, она нас любит и просит: «Живи вечно».

На мой взгляд, киноверсия теряет от отсутствия вопросов о свободе и тоталитарном государстве. Эти темы сейчас необходимо озвучивать. В качестве работы над ошибками. Так было бы более честно перед зрителями. В театр придут тысячи, а телевизор посмотрят миллионы.

«Братья и сестры» идут на сцене 27 лет. «Жизнь и судьба» — еще одна дипломная работа, только уже нового поколения додинских учеников. Ему шесть лет. Именно он придет когда-нибудь на смену программным «Братьям и сестрам». «Жизнь и судьба» — спектакль, который надо посмотреть по той же причине, что и прочесть «Архипелаг ГУЛАГ».

Рыки мумии

29 октября, Малый театр, Москва. Вначале в сценическое пространство вторглись Министр культуры, Президент Золотой маски, сам Додин. Долго воздавали хвалу, а у меня выворот уже шел на уровне психическом. Куда же вы? Что же вы на сцену то залезли?! Ладно. Ушли.
Произведение качества Льва Николаевича Толстого. Иерархия есть, а главных не существует. Всё где-то рядом и рука об руку: война, любовь, предательство. Судьбы людей, отдающие эхом в стенах гетто и лагерей. Останься человеком с большой "Ч" и в топку. Но жить ведь каждому хочется: и гестаповцу, и коммунисту, и кулаку, и еврею. 20 веков, говорите, вопрос решаем? Еще 20 будем решать, пока уважать друг друга не научимся. Это размышление на тему.

Теперь долг. Искренняя благодарность актрисе Татьяне Шестаковой, жене Льва Додина. Вы едва ли не единственный честный человек на сцене. Спасибо за суть материнского чувства. Я сопереживала.

И основная часть. Начну так: не спорю, Додин, наверное, гений. Но явно не моего поколения, и, думаю, даже не моих родителей. Тогда что уж там Елизавете Боярской из себя барыню строить, а Курышеву в самом начале дуть шею, рычать и шипеть. Не ве-е-ерю! Пытаюсь и не могу! И все туда же. Вы поймите: я еще не там, меня еще нет в этой трагедии, я еще не сопереживаю! Да, и, простите, я не свечку пришла держать.
Положа руку на сердце, мне правда очень хотелось получить тему, ощутить этот самый катарсис. И я не хамлю, заметьте. Спасибо Додину, ну не знаю за что, просто за честь увидеть вживую. К сожалению, способ существования актеров смазал все впечатление от спектакля. Научите же своих актеров быть до конца честными перед зрителем, современностью и историей. Театральные рыки пора бы оставить, мумия должна храниться в музее, а не в современном действующем театре.

«Ну, что вам рассказать про Сахалин»:)) Как все у Додина, добротно… Все-таки репетируют годы!!! Но на меня впечатления не произвело. Хоть я и боялась. Тема лагерей меня всегда задевает, будто там сгинули все мои родичи (наверно, так оно и было - генетическая память). Ничего нового для себя я не увидела. Солженицын, Шаламов читаны… Все уже сказано. Только вот Сталин снова стал лицом России...
От спектакля потрясения не испытала. Ничего такого, ради чего нужны были репетиции в Освенциме, а премьера в Норильском лагере, не усмотрела. То, что фашистские лагеря и советские – близнецы братья (как и системы) для меня не откровение. Удивила только тяга Мэтра к всеобщему обнажению:) Антитеза: там за решеткой лагерь, здесь постель и страсти – понятна. Но мне ближе, как выразился Гафт, когда играют страсть, не снимая штанов:)
Меня больше эмоционально затронул рассказ подруги. Ей одна дама изливала свое возмущение этим спектаклем. Мол, это плевок в лицо России! Все о евреях! Она хотела во время спектакля встать и выразить свое возмущение, «но посмотрела вокруг – а в зале одни евреи!!» Удивительно, что многие к таким откровения безразличны (а меня, не еврейку, от этого трясет). Видимо, люди умеют не думать, что однажды так придут к ним…
В общем, для кого-то это, видимо, хоть оскорбительное, но потрясение. Для меня, так не большая потеря не посмотреть – холодное, даже менторское повторение известного.