Удивительной притчей Андерсона о том, что такое фейк, Стравинский воспользовался как поводом для остроумного опыта. Музыкальными средствами необходимо не только имитировать мычание коров и кваканье лягушек, но и показать разницу между пением настоящего соловья и его искусственного подобия. Такой наглядный образец искусства об искусстве и сто лет спустя остается актуальным. Вообще, на примере «Соловья» очень удобно демонстрировать богатство оркестрового инструментария и исполнительское мастерство солистов: сумасшедшие колоратуры главной партии, хитроумные метрические сдвиги, жонглирование стилями — в общем, начало XX века в собственном соку. Подобного ликбеза, может, и не потребовалось бы, если б сочинение это ставилось чаще, чем раз в двадцать лет. Соловья в «Геликон-опере» споет Елена Семенова, уже исполняющая эту партию в знаменитом кукольно-теневом спектакле Лепажа, где оркестр сидит в бассейне. Дмитрию Бертману же, в отличие от Лепажа, важно воплотить все-таки оригинальную историю, нежели выстроить собственную, то есть ждать откровений следует скорее в музыкальном плане. Есть еще символическая деталь — сочинением Стравинского в 1990 году в особняке на Большой Никитской феерично открылся новый московский театр на 250 мест «Геликон-опера», это была опера «Мавра»; а после «Соловья» ютящийся на Арбате коллектив переживет, видимо, второе рождение — семилетняя реставрация той самой усадьбы Глебовых-Стрешневых почти завершена. И мест теперь там будет куда больше.
| Опера |
| 16+ |
| Дмитрий Бертман |
