Спектакль

Мертвые души

Четыре года назад в латвийском Национальном театре Кирилл Серебренников поставил «Мертвые души». Все роли, включая женские, в спектакле исполнили мужчины. Декорации представляли собой подобие внутренности гигантской коробки из ДСП. Латышские артисты в трениках и майках-алкоголичках кидались автомобильными покрышками и под аккомпанемент фортепиано по-русски пели романсы на гоголевский текст, сочиненные Александром Маноцковым. Финал целиком и полностью характеризовал всю значительность происходящего: «Русь, чего ты хочешь от меня», — обращаясь к залу, распевали хором артисты латвийского Национального театра. Это был такой подарок из России с любовью, в меру эстрадный, в меру фарсовый, без мата и обнажений, лишенный цинизма, но не без легкого сарказма.

Московская версия — не что иное, как буквальный перенос рижского хита: аналогичные декорации, аналогичные мизансцены, аналогичная музыка — только на русском. Но есть нюанс. Поскольку вся движущая сила латышских «Мертвых душ» опиралась на контекст Латвии 2010 года, сам перенос его в Россию-2014 есть отчаянный эксперимент и оголтелая авантюра. Такое предприятие как минимум выбивает из-под спектакля логический фундамент, и есть опасность получить на выходе нечто не вполне вразумительное, как это вышло с «Гамлетом» Давида Бобе. С «Мертвыми душами» же произошло удивительное дело: место изначальной логики «Латыши тоскуют по России» заняла не какая-нибудь новая логика, а театральность как таковая, по природе своей алогичная. Театральность в виде оживающего текста, актерской фактуры, переодеваний, в виде действия необязательного, но очаровывающего, и главное — лишенная какого бы то ни было буквального «месседжа».

При этом, конечно, в спектакле содержится особая трактовка первоисточника: Чичиков из обманщика превращается в обманутого. А еще экспозиция, представляющая собой неприглядную карикатуру на российское подзаборье в преддверии Олимпиады, характеризует поверх сюжета всю ту неумытую, что не дает ответа. Одной стороной здесь отозвался «Киже», едва ли не самый сложный по задачам спектакль Серебренникова, его эстетская интеллектуальная вампука на тему «Русь, куда ж несешься ты»; другой — мелькнули страшные и прекрасные «Господа Головлевы»; да и околобалабановский «Юрьев день» кажется нелишним в списке ассоциаций.

Самая любопытная штука приключилась с главным героем. Это вовсе не маленький человек, и вышел он не из какой не шинели — Чичиков вполне респектабельный селфмейд-мен, этакий столичный стартапер в провинции, зондирующий почву для бизнеса. Его играют два блистательных артиста: Семен Штейнберг — Роуэн Аткинсон с прической Ивана Урганта, с развязной пластикой и аристократической статью, и американец Один Байрон — сосредоточенный красавец, совершенно без акцента скороговоркой выпаливающий гоголевский текст.

Вообще, актеры у Серебренникова вдруг заиграли как у Коршуноваса, пылко и демонстративно. Алексей Девотченко по-райкински точно вылепил физиологию своего заскорузлого, обросшего карманами Плюшкина; Михаил Тройник в бешеном темпе отыгрывает Высоцким орущего Ноздрева; про то, что Олег Гущин — мужчина, забывается уже к середине сцены у Коробочки.

Периодически все они застывают в живых групповых портретах, смешных и завораживающих. Смешных, потому что мужики в женских платьях кривляются. Завораживающих, потому что это гипертрофированная достоверность. «Мертвые души» — именно московский их извод — это попытка Серебренникова воплотить свой театр, очищенный от буквальных смыслов, вызовов, манифестов и амбиций. Это открытый для разнообразных интерпретаций художественный текст, в котором во главе угла стоит человек — глупый ли, хитрый ли, богатый или бедный, смердящий или ухоженный, но непременной влекомый в пугающую неизвестность. Встречаем мы этого человека плюющим в колодец, а провожаем меланхолично поющим гимн непониманию своего предназначения. Иными словами, старое доброе гоголевское зеркало.