Спектакль в Санкт-Петербурге

Плутни Скапена

Театр «Пушкинская школа» возник весной 2006 года в тот момент, когда студенты курса Владимира Рецептера получили дипломы Театральной академии. Каждый год как минимум один курс главного театрального вуза города достоин того, чтобы не распадаться на атомы и не теряться в труппах разных стацио­наров, а остаться в профессии творческим слитком. И ни у кого за последние двадцать лет это не получилось. В лучшем случае большая часть бывших студентов перемещалась в театр мастера — Льва Додина или Семена Спивака — и смешивалась с труппой. А выпускники Рецептера уже больше трех лет ­об­ходятся только своими силами — сколотили весьма представительный репертуар и от премьеры к премьере демонстрируют профессиональный рост. А премьеры — это ни больше ни меньше как Пушкин (его, разумеется, больше всех), Грибоедов, Шекспир, теперь вот Мольер. И никто не наступает молодым артистам на пятки — они играют и стариков, и юнцов, и трагедии, и комедии.

То, что это стопроцентная заслуга создателя театра — поэта, пушкиниста, беллетриста, режиссера и легендарного актера товстоноговского БДТ Владимира Рецептера, спорить не приходится. Но вот по иронии судьбы качественный скачок у молодых артистов, чьи фамилии театралы города выучили уже после первого сезона, случился в постановке пришлого режиссера Андрея Андреева, который в последнее время не то что качества, но и кондиции не демонстрировал.

Спектакли «Пушкинской школы» идут в том здании на Фон­танке, что называется особняком Кочневой. Это действительно типичный дворянский дом с анфиладой залов по кругу. Так что актерам приходится обходиться без сцены и учитывать в своих представлениях публику, рассевшуюся вдоль стен на стулья: спрашивать у нее совета, призывать в свидетели etc. В пушкинских спектаклях они весьма сдержанны: их ставит учитель, который не жалует смелых трактовок классика, да и сам Пушкин для молодых артистов — нечто вроде религии. Но стоит им шагнуть чуть в сторону от творчества кумира, как их захлестывает жажда комедийного вольнодумства. В «Бесплодных усилиях любви», не говоря уже о «Плутнях Скапена», они ­становятся похожи на Пушкина-балагура, который мог вдруг, явившись в Александринский театр, сорвать с бритой головы парик и размахивать им над головой, приводя в недоумение старших своих товарищей, Катенина и Гнедича.

В отличие от шекспировских «Бесплодных усилий», по боль­шей части капустных, сдобренных гэгами и пластическими импровизациями, спектакль по Мольеру канонического текста придерживается, но текст этот разобран до запятой — и из старой, замусоленной пьесы («Скапена» в последнее время ставили по всей Руси) создано ювелирное произведение. Зажиточные французские купчишки XVII века превратились в сегодняшних магнатов в дизайнерских костюмчиках (художник по костюмам Ольга Морозова). Один из них, Жеронт (Павел Хазов), некоторое время назад переехал в Неаполь и уже научился не выходить из дома без пистолета. А его сын Леандр (Роман Каганович), окажись он на Сицилии в нужное время, имел бы немалые шансы быть принятым в клан дона Корлеоне. Пара фраз из легендарной гангстерской саги — например, про то, что «либо его мозги, либо его подпись лягут на контракт», — органично вписались бы в спектакль. Уж если Леандр узнает, что слуга Скапен заложил его отцу, то Скапен с порога летит на другой конец ресторанной залы от удара увесистого кулака. Для жителя Франции Арганта (Григорий Печкысев), приехавшего в Италию ради заключения некоего контракта, как и для его сына Октава (Артем Магницкий), человеческая жизнь еще имеет некоторую цену. Но все равно это совсем не те безобидные глупые жадюги и их беспомощные сынки, которых выписал Мольер. В дамах тут тоже легко угадываются хищницы, какими бы масками они не прикрывались — лихой девицы, выросшей в таборе (Зербинетта Анны-Магды Обершт), или беспомощной, но неприступной козочки (Гиацинта Марины Канаевой).

Так что роль Скапена, который в лучших спектаклях походил на бродяжку Чаплина, превращается в опаснейшую игру. С чаплинским котелком артист Денис Волков, впрочем, не расстается, но и напряженной грации канатоходца не теряет. И пер­вым героем действия делает его цель затеваемой игры. Он готов бросить на кон жизнь, но только если у него есть шанс выиграть абсолютную свободу. Площадная комедия Мольера в «Пушкинской школе» местами становится высокой, потому что Скапен, по сути, делает то же, что мольеровский Дон Жуан: бросает вызов Богу, выполняя его работу, обустраивая судьбы других так, как вздумается ему. Держать в руке ниточку судьбы ближнего, плести из нее узоры по собственному усмотрению, превращать хозяев жизни в комических персонажей, будучи нищим прислужником, — это будет посложней любых цирковых фокусов. И проницательные женщины награждают Скапена такими взглядами, какими смотрят на принцев крови. А уж с какой восторженной завистью снуют вокруг него мальчики-официанты из прибрежного ресторана, где происходит действие!

В результате зритель гомерически хохочет все два с половиной часа действия — в том числе и над концертом неаполитанской самодеятельности (за фортепиано — великолепный Сергей Патраманский), затеянном артистами в качестве интермедии, и особенно над трусливым слугой Сильвестром ­(Денис Французов), который под руководством Скапена превращается в головореза и произносит роскошную фразу: «Забыл, как хабарики в глазах шипят?!» Но заканчивается все ­печально настолько, насколько печальна фраза зрелого Пушкина: «На свете счастья нет, а есть покой и воля». Скапен жив и свободен, но счастью его мешает то, что вера в человека пошатнулась необратимо.