Фильм

Вокальные параллели

Все великие культуры когда-то умирают. Одной из великих культур была культура советская, и всё, что осталось от неё сейчас — развалины зданий там, где их ещё не успели снести или просто забросили. Фильм «Вокальные параллели» — реквием по оперному величию нашей родины в 20-м веке. Никаких политических контекстов, никаких осуждений и однозначных оценок, только опера — ей отдаёт дань дуэт кинематографов, создавших прекрасное произведение: Рустам Хамдамов и Рената Литвинова.

За настоящей оперой они приезжают в бывшую советскую республику — Казахстан, находят в юртах народных артисток СССР и снимают о них кино. Это и есть сюжет фильма. Блистательные оперные дарования исполняют величайшие произведения классической музыки: Пуччини, Глинки, Чайковского, Россини и др., все поют своими голосами. Выступления происходят в экстравагантных условиях: под настоящее костюмы стилизованы платья из нотных листов, кокошники из кукол — и всё это на фоне казахской степи, разделанных бараньих туш или заброшенных зданий в стиле ампир. Каждое выступление предваряется комментарием Литвиновой, констатирующей торжество музыки среди развалин, а так же историями быта жителей этого селения. Литвинова иногда пытается учить женщин, объясняя, почему они, как ей кажется, прозябают, почему им плохо. И героини умирают. Но им хорошо на том свете: они летят там в самолёте, машут нам рукой и продолжают петь.

Как замечает Литвинова, красота и голос — это божий дар. Люди научились создавать красоту искусственно, но голос — это то, что невозможно воссоздать, это божий дар настоящий, неподдельный и вечный.

Лента на казахском языке, даже Литвинову дублирует казахская дублёрша, но звуковое сопровождение фильма воспринимается очень мягко.
Сам фильм совершенно не нравоучительный, он наоборот невероятно лёгкий и ироничный, смотреть его очень приятно.

По случайности сходил на фильм 2 раза подряд с разницей в 2 часа. Фильм — размышление о том, что все культуры исчезают, исчезнет и наша и сквозь пение старых советских оперных певиц, исполняющих те самые арии, нам, я так понял, все это объясняют.

Голоса у них настолько красивые и фильм настолько спокоен и тих, что второй сеанс я спал так, как никогда не спал — очень успокаивающая картина и умиротворяющая, идеально подходит для кратковременного восстановления нервов.

Фильм-концерт. В роли режиссера – легендарный Рустам Хамдамов, перфекционист, художник и просто казах. В кадре – сатанинская смесь красоты и пошлости, снега и овец, персидских коров и самолетов, музыки и вентиляторов.

Об этом фильме невозможно говорить серьезно. По большому счету, к киноискусству эта картина не имеет никакого отношения. Скорее, гибрид музыки и живописи. Но то отношение, какое автор выказывает по отношению к своему творению, подкупает зрителя и заставляет его постоянно улыбаться во время просмотра. А вот неослабевающее внимание со стороны аудитории рождается обилием культурных знаков и множеством их трактовок.

Фильм начинается с того, как певицы вкупе с их сопровождающей-конферансье Литвиновой стекаются на вечеринку у костра, имеющую место быть в старом ржавом ангаре. Посреди громоздких балок и конского ржания несколько людей поют «Саа-саа-са! Саа-саа-са!». Это необычно и пахнет мистикой. Пахнет таинственными жертвоприношениями, политеизмом и, конечно же, древностью. Затем режиссер докажет это предположение, когда выведет на экран женщину в красном кокошнике, лицевая сторона которого будет испещрена египетскими иероглифами и изображениями египетского же бога Азириса.

В следующем кадре появится Рената Литвинова и произнесет речь, в которой упомянет о том, что все цивилизации смертны, что умирают они не сами по себе, а уносят в небытие свои законы, науки, языки. Все исчезает, говорит она, проходя по колоннаде, составленной из коринфских колонн. Новая обстановка чрезмерной роскоши настраивает нас на новый лад, мы как бы переносимся из Египта в Грецию, подобно тому, как несколько тысячелетий назад подобным образом перенесся центр мира.

Затем мы видим некую восточную женщину, которая ест мороженное и держит в руке желтый воздушный шарик. Эта молодая певица, которую Рената выделила из всех остальных ввиду ее таланта. Литвина приглашает ее на чаепитие, и та приходит, попадая в квартиру, застланную персидскими коврами, занавесями вместо дверей и фарфоровой посудой. Вновь меняется обстановка, а вместе с тем культурный контекст, герои фильма как бы скользят в пространстве сквозь глубину веков.

Опять появляется Литвинова, стоящая под гигантской статуей белого голубя, и повторяет, что все цивилизации хрупки, так же как и наша жизнь.

Молодая певица, возвращается в кадр. Рената сообщает ей, что опера — это искусство императоров, царей и больших коммунистов, насквозь условное и прекрасное, а она в ответ надевает полушубок, валенки, берет в руку посох странника вместо воздушного шарика (здесь, пожалуй, еще один символ – шарик характеризует языческое начало, он болезненно напоминает солнце, а посох – это уже атрибут христианства, паломничества и миссионерства) и начинает петь арию «Ваня» из оперы «Иван Сусанин».

Глинка, «Иван Сусанин». Здесь певица представлена так, что мы с удивлением узнаем в ней персонажа из русских народных сказок.

Дальше Литвинова вооружается ножами и подобно ведьмам или жрецам вуду начинает обкладывать ими тело певицы. При этом она рассказывает о чертях и о луне. Этот элемент мистики, чертовщины напоминает о суевериях на Руси и вплетает в повествование новую культуру.

В кадре уже какие-то казахи в санях и на лошадях, пес и двое детей, бредущих, взявшись за руки. А потом Рената колет себя шилом, извлеченным из шляпы, в руку же, и из нее начинает идти кровь – как же обойти без крови, ведь это основной элемент воздействия на древних богов, чтобы добиться благополучия следует пролить кровь на жертвенный камень.

Объявляется следующий номер концертной программы – Пуччини «Чио-чио-сан», а на первом плане подвешенная под потолком керосиновая лампа, потухшая и зашедшаяся паутиной.

Следом за словами Ренаты «Наверное, нужно получить свои четыреста ударов, чтобы быть на высоте», в кадре появляется образ Японии – гейша в национальной костюме, с веером в руке, с заплетенной в волосах сакурой.

Ее партия перемежается с партией из «Чио-чио-сан» и рассуждениями Литвиной о природе героического. Рената, к слову, приходит к выводу, что герой всегда ищет свою катастрофу.

Все это странно и смешно, но есть в этом и твердая авторская позиция – были великая Персия, великая Япония, возможно, есть и сейчас, а музыка будет существовать всегда. Существование человечества всегда будет сопровождаться культурой. Разные народы наряжают ее в разные наряды, видят ее с той стороны, с какой им это удобнее. По большому счету, культура есть земной шар, и каждый народ в соответствии со своим менталитетом возделывает доставшуюся ему часть поверхности.

Продолжается концерт спором о сопрано и меццо-сопрано, иногда прерывающимся упоминаниями о лошадях Пржевальского. Затем следует рассказ одной из певиц, как она ездила с буряткой-сопрано на море, и как там было страшно – «идем вечером по аллее после концерта, а мужчины местные прямо из кустов выступают на свет и маниакально так шепчут: ‘Мир, дружба!’». Невольными слушателями этой истории оказываются верблюды – они жуют траву и всем видом показывают, насколько им неинтересно.

Пуччини, «Флория Тоска». Джамалова поет арию, остальные греются у костра, а порой, не теряя голоса певицы, мы видим реку, через которую перебираются двое. Дети, возящиеся в ангаре, отрывают голову и конечности кукле, которую до этого тискали во время монолога Литвиновой о героях. Это блестяще сочетается с рассуждениями о том, что Цезарь ищет Брута, Наполеон ищет святую Елену, Ахиллес находит свою пяту, Наполеон свой остров смерти, Жанне д’Арк нужен костер, бабочке пламя. Несмело заглядывают в ангар овцы, но войти не решаются.

На голове Джамаловой серебряная корона, инкрустированная яхонтами. Смертны все – и цари, и овцепасы, уверяет Хамдамов. И есть в этом что-то от даосизма, от не-делания. Вообще героя фильма ничего и не делают. Они поют и рассказывают байки, а зрителю от этого хорошо, потому что все стремятся что-то делать, а это лишнее. Потому как «Дао постоянно осуществляет недеяние, однако нет ничего такого, что бы оно не делало». Несмотря на карусель культур и учений, лейтмотивом фильма является повесть о Дао. Недаром же Китай так ни разу в этом винегрете не появится. И на это есть у Хамдамова свой выдержанный ответ – «Тот, кто знает, не говорит. Тот, кто говорит, не знает». Хамдамов знает. Потому ненароком «забывает» про Китай.

А тем временем реку пересекают уже трое. Взрослый тащит на себе двух детей. У каждого свой крест, и он должен безропотно его нести.
«Если бы эти яхонты и серебро были бы настоящими, можно было купить коня или полцарства. Только голос не купишь» – говорит Литвинова, и из ее уст это звучит невероятно актуально.

Шумен, «Жизнь и любовь женщины». Восхитительный кадр, запечатлевший упаковку сигарет «Прима», граненый стакан в подстаканнике и кружевную скатерть. Во время пения, суворовцы читаю на казахском языке стихи Шамисо. Еще один культурный символ. «Прима», подстаканник и скатерть – это кадр, с помощью которого рисуется колорит советской эпохи. А на фоне этого казахские студенты, учащиеся в советском ВУЗе, читаю свои родные стихи. К вопросу о том, как одна культура поглощает и не поглощает другую, как невозможно без следа уничтожить культурный слой. Советский союз распался, а ведь Дао осуждает всякое насильственное стремление что-либо сделать, что-либо изменить в природе или в жизни людей.

Иоганнес Брамс, «Сапфическая песня». Исполняет контртенор Эрик Курмангалиев, известный своим уникальным голос, а также тем, что всегда появляется в женском образе. Сразу возникает аналогия с евнухами, к которым, к слову сказать, Курмангалиев не имеет никакого отношения. Таким образом, в нашем калейдоскопе появляется еще одна культура. Наряду с Эриком в кадре присутствует платье с узором нотного стана и чудесный белый котенок, символ чистоты и целомудрия, также играющий на образ евнуха.

Верди, «Травиата». Русская изба с печью и дырявой занавеской, а внутри Бибигуль Тулигенова в пышном европейском платье XVIII века поет арию из оперы Джузеппе Верди. Потрясающие воображение контрасты, но, по сути, удивляться нечему. Режиссер обстоятельно доказывает, что культура сегрегации не подвержена, культура едина и неделима. И здесь опять дао – попытка совместить несовместимое, гармонизировать культуру до абсолютного целого.

Россини, «Семирамида». Балерины тренируются у станка, а люди в халатах и тюрбанах с любопытством за ними наблюдают. Затем следует самый яркий, наверное, эпизод этого фильма, где Рената Литвинова забрасывает певиц яблоками. Трудно разглядеть в этом какой-нибудь высокий смысл, скорее всего, Хамдамов пытался обличить через этот эпизод гламур и пафос, воцарившийся в нашей стране. Литвинова обвиняет женщин в том, что они неудачницы, что к ним не липнут ни деньги, ни мужчины. Она говорить, что ей такая жизнь не подходит и начинает забрасывать «заразных» яблоками и сражает, по всей видимости, наповал.

Чайковский, «Пиковая Дама». Если коснуться фильма в целом, то, безусловно, почувствуется, что пение идет контрапунктом к безжизненным монологам Литвиновой. В пении целая шкала эмоции. И крайние точки этих эмоций: мир и агрессия - находят материальное отображение в виде символов. Мир – это белый цвет: белый голубь, белые пачки балерин, белый котенок, белые цветы. Агрессия – метание ножей, копий и яблок. Звук не только светел и чист, он агрессивен. Поэтому даже белый голубь к концу фильма превращается в орла. Вот и получается непонятный фильм о понятных вещах – о мире и войне, о добре и зле, о любви и ненависти.

Исполняется последняя ария в небе. Певцы летят на самолете и поют. Вот что сказал сам Хамдамов о своем фильме: «Это фильм-концерт. Оперные певцы исполняют свои партии из Пуччини, Шумана, Россини. Рената Литвинова выходит, объявляет их арии и одновременно учит "жизни". Говорит, что в искусстве часто побеждает не талант, а, посредственность, надо только выбрать правильную тактику и уметь идти на компромисс. А они плохо усваивают ее уроки, живут не так, поэтому им здесь не место. И они умирают. Потом летят на том свете на самолете, но все равно поют. Там, на небесах…».