Детский |
6+ |
Кама Гинкас |
11 июля 1998 |
1 час, без антракта |
Спектакль играют в фойе второго этажа театра. Импровизированный зал огораживают со всех сторон ширмами из оберточной бумаги. В качестве сцены используют лестницу и площадку перед ней. Актеры несколькими штрихами создают вещественный мир сказки: хрупкая девушка надевает на голову картонную корону и становится царем Дадоном. «Тридевятое царство, тридесятое государство» складывается из горсти черной земли с воткнутыми в нее флажками, которая огораживается серебряной бумажкой. Перед самым началом спектакля зрителей предупреждают, что сказки Пушкина в большинстве своем достаточно страшные, и «Золотой петушок» не исключение. А вот к чему относится это предупреждение, становится ясно ближе к середине, в сцене побоища вокруг шатра. Наступает зловещее безмолвие. Дадон достает из корыта вымоченные в красной краске рубахи и развешивает их на заднике. Остаток краски царь выливает на деревянный помост — и готова «кровавая мурава». По ступеням к зрителям летят вымазанные красной краской пластмассовые ножки и ручки. Сказка оборачивается чуть ли не ночным кошмаром.
Описывая сцену, Пушкин словно сам пугается вместе с Дадоном: «Что за страшная картина!». В своем чуть ли не единственном детском спектакле Кама Гинкас не отступает от слов автора и средствами условного театра делает картину действительно страшной. Так что предупреждение перед началом не лишнее. Но в том-то и парадокс этого спектакля, что адресовано оно в первую очередь родителям. Их «Золотой петушок» шокирует гораздо больше, чем детей. Маленьких зрителей действие захватывается с самого начала. И неудивительно, что после спектакля не родители (как обычно это бывает) толкуют увиденное, а сами дети объясняют встревоженным папам и мамам, что кровь на сцене — это всего лишь красная краска.
Спектакль одновременно и для маленьких зрителей, и для их родителей.
Первым будет небесполезно посмотреть в этом очень мягком варианте, что такое войнушка, сбрендивший царь-государь и справедливость, и чуточку порасстраиваться ещё до того, как сказочки обернутся для них былью. Ни к чему пытаться из всего сделать для дитяти (а заодно и самих себя) праздник. Пусть театр будет для них не только развлеченье, но и учёба (хотя смешного в постановке немало даже для детей).
Вторым - в удовольствие должно быть повытаскивать из комфортно рыхловатой, отчасти, возможно, импровизируемой наново постановки изюминки пушкинских смыслов. Нетленка - она и есть таковая, если ещё раз доказывает себя в изменившихся условиях, и сегодня по-новому актуально смотрится исламистская зелёнка, звучат и "прощание славянки", и "боже царя храни" вслед несчастному кортежику, и навязчивое (кхм) "спи, моя радость, усни".
Зрелище однозначно нестандартное. При покупке билетов в кассе мне сказали: «Сказка восточная». Я знаю, Пушкин – это наш, русский, но спорить не стала.
Действие происходит в фойе театра. Детей сажают на подушки. Родители отдельно.
Выходит клоун. Под его тихое завывание выплывают огромные листы бумаги. Это ширмы. Впечатляет.
Дальше хуже. Восток представляется следующим образом. Черные клоуны играют все роли, причем все сразу. Кто есть кто – разобраться непросто. Запах краски. Шамаханская царица без платья.
Дочь после спектакля обиженно сказала: «Думаешь, приятно, когда перед тобой ноги кладут?» Ноги – это то, что осталось от воинов после битвы.
Мой отзыв может показаться циничным, но он не более циничен, чем сам спектакль. Без ребенка сходить можно, но зачем?