Спектакль

Женитьба Белугина

В листе ожидания значились три фамилии: набивший оскомину Островский, исполнитель главной роли Евгений Миллер, которого никто до того не видел, и режиссер Сергей Пускепалис, чье имя мало кому что скажет. Однако спектакль вышел что надо: все трое — и Пускепалис, и в особенности Миллер, и, вы не поверите, Островский — выглядят на сцене «Табакерки» свежо, умно, смешно, и главное, появились они здесь в нужное время.

Когда-то Пускепалис, уже взрослым человеком, актером, приехал из Саратова в Москву учиться режиссуре у Петра Фоменко. После учебы, не найдя у столицы ответного расположения, он вернулся в провинцию, ставил там своего друга Слаповского, а вскоре, когда его пригласили возглавить Магнитогорский театр, стал самым молодым худруком России. Так что на постановку в Москву он приехал далеко не бедным родственником. То же и Белугин: приехав с фабрики в город делать светскую карьеру и потерпев крах что на светском, что на любовном поприще, он возвращается туда, откуда вышел, — и именно в этот момент все складывается по-его.

Между режиссером и протагонистом есть даже внешнее сходство: что Пускепалис, что Евгений Миллер принадлежат к тому типу брутального мужчины с тяжелым подбородком и открытым взглядом, что так нравится женщинам. Хотя Елена, в которую влюблен миллионщик Белугин, поначалу его только терпит: как и все героини Островского, она любит «не того», в нашем случае — «джентльмена с ограниченными средствами» Агишина, которого играет стремительный актер Театра Гоголя Иван Шибанов. И то правда, что в первом действии Белугина сложно полюбить — таким глупым и нелепым его сделала любовь. Все меняется после антракта, когда он берется за ум.

Режиссер придумал простое и наглядное решение: мир зажиточных Белугиных играется в традиции психологического реализма (старший Белугин, каким его изображает Владимир Краснов, в иных сценах напоминает Евгения Лебедева в легендарных «Мещанах»), а «свет», то есть гостиная склонной к мигреням Нины Александровны и ее дочери Елены, — это царство водевиля. Здесь Лина Миримская в роли Леночки смешно играет бледную немочь а-ля Литвинова, всем заправляет румяная Марианна Шульц, ни одна реплика которой не проходит без того, чтоб кто-то в зале не грохнулся со скамейки от хохота. Белугин мечется между этими двумя мирами, и нравственный его выбор подкрепляется, так сказать, выбором эстетическим: по существу, он выбирает не как жить, а как играть — как Владимир Краснов или как Марианна Шульц. «А у вас вкус есть», — говорит ему Леночка, когда он в конце концов делает выбор. Скинув свой опереточный плащ и маску, Белугин переодевается в белый свитер и куртку, которые в театре и кино носят полярники, летчики и прочие настоящие мужчины. Развратник Агишин к тому времени уже окончательно скомпрометирован в глазах Леночки, Белугин, напротив, растет в ее глазах, и более того, он даже требует жертвы, которую Леночке всегда так хотелось принести на алтарь любви, иначе какая ж это любовь. Одним словом, в финале нежная Лена едет с Белугиным на красильную фабрику.

Немудреная эта интрига забирает, как и полторы сотни лет назад. Влюбленные, старики и слуги — затертая колода, которую тасовали во все века, раскладывая из этих дам, валетов, королей и шестерок кондовые и самые авангардные пасьянсы; у нас Островскому эти пасьянсы давались, как никому другому. Но куда больше забирает в пьесе совсем другая вещь, а именно — бухгалтерия. Каков капитал у семьи Белугиных и какой лично у Андрея Гаврилыча, каков его годовой доход и на сколько его хватит Елене, приготовившейся к вечной дольче вите; через сколько лет фабрика съест саму себя, если не взяться за ее управление, — расчеты эти сообщают «Женитьбе Белугина» дополнительное, что ли, правдоподобие: математика не врет.

Без этой бухгалтерии Островский не был бы Островским. Конфликт чувства и разума, на котором стоит театр, часто выглядит у него конфликтом сложно переменчивого чувства и точных расчетов. Островский был сейсмографом, фиксировавшим едва заметные перемены в укладе москвичей, и бухгалтерия менялась у него сообразно переменам. А на его век выпали, мало сказать, перемены — эпохальная реформа и начавшаяся вслед за ней предпринимательская гонка. Кого бы ни выводил на сцену Островский в семидесятых-восьмидесятых, за их спинами слышится гвалт промышленников нового поколения, разъездившихся в Европу купцов, авантюристов, возбужденных женщин — толпа, разгоряченная предощущением призрачного «мильона», который может свалиться на голову в любой момент. Через эту толпу проходят хозяева положения, истинные воротилы бизнеса, воспитавшие сами себя, одетые в правильные пиджаки и ни разу не имевшие оснований разочароваться в силе золота. Согласитесь, не всякое время обращает общество в зачарованную «мильоном» толпу. И не всякому времени, как нынешнему, так к лицу пьесы Островского. Два года назад одна только «Последняя жертва» вышла сразу в трех центровых театрах — в МХТ, «Ленкоме» и Малом. Знатные мастера культуры — Олег Табаков, Василий Бочкарев, Марк Захаров — взялись вдруг доказать, что не все богатые — сволочи, как думает большинство. Крупный капитал, по мысли зависимых от инвестиций деятелей культуры, это надежные основы, разумность, способность понимать красоту и мало того — глубокие чувства; в душе акулы бизнеса нежны, как моллюски. В этом сезоне подали голос деятели помоложе. Не скажу за Марину Брусникину и Романа Самгина, выпускающих Островского в «Сатириконе» и Театре на Малой Бронной, но Сергей Пускепалис вывел на сцену человека, которому не жалко доверить будущее. Он не делец, но дельный человек. Умеет и желает работать. Знает себе цену, не преувеличивает ее, но и не преуменьшает — это очень упрощает расчеты.