Спектакль в Москве

Пленные духи

Нежный молодой человек по имени Саша (Артем Смола) увлекается стихосложением и страдает онейрофобией - боязнью снов. Его подверженная нервным тикам маменька (Ольга Лапшина) любит сына безумно, но изводит его пересказом собственных снов и норовит въехать в его поэзию если не музой, то хоть сивой кобылой из собственных видений. Однажды в их уединенную деревенскую жизнь вприскок и с призывным ржанием врывается другой молодой поэт. Бориса (его играет Анатолий Белый) прислал из Петербурга старший товарищ по поэтическому цеху Валерий Яковлевич - выяснить, что это за Прекрасная дама, о которой пишет начинающий автор. А Саше до икоты стыдно признаться, что он пишет Прекрасную даму с дворового парня Сени (Григорий Данцигер), которого заставляет прохаживаться в платье под окном. Чтобы не осрамиться перед приезжим, за Прекрасную даму выдают соседку Любовь Дмитриевну (Анна Невская), дочку химика и чемоданных дел мастера Менделеева (Алексей Багдасаров).

Авторы этого произведения - братья Пресняковы. Свердловчане по месту прописки, персы по матери, филологи по образованию и драматурги по роду деятельности, они обнаружились в Москве минувшей весной, а в последующие месяцы выстрелили дуплетом. После термоядерного «Терроризма», поставленного во МХАТе Кириллом Серебренниковым, в Центре драматургии и режиссуры вышли «Пленные духи» - красивый, жутко смешно и неистово сыгранный спектакль Владимира Агеева.

Можно подумать, что, сведя в один световой день коллизии любовного треугольника, возникшего в начале века между Блоком, Белым и Любовью Менделеевой, Пресняковы смастерили такой забавный литературный анекдот. Но это не вполне анекдот, скорее - въедливый и довольно ревнивый взгляд двух талантливых мальчиков нашего времени на сумасшедшую, полную знаков и предчувствий молодость других гениальных мальчиков. От анекдота в «Духах» - по-хармсовски легкое смещение, которое превращает серьезное вроде бы изложение фактов в хохму. И есть в пьесе еще одна мерцающая вещь, для которой трудно подобрать слова и о которой Владимир Агеев говорит, что это та самая «вертикаль, ради которой хотелось бы расшибиться, но поставить пьесу». Агеев учился у Анатолия Васильева, и кому, как не ему, говорить о «вертикалях». Но после финала, где все сообща раз за разом валятся на пол, играя в странную игру «умерли-ожили», тоже невольно сбиваешься на высокие слова - и понимаешь, что эти двадцатилетние мальчики, играющие в умирание и воскресение, репетируют собственное бессмертие.