Фильм

Морфий

Воистину, понадобилось Балабанову сей шедевр создать, чтоб я, человек принципиально не принимающий участия ни в каких голосованиях и отзывах зарегистрировался исключительно для того, чтобы донести до всех вопль моей души! Итак: люди, не ходите на этот фильм! Пожалуйста! Ведь если он окупится или даже просто окажется посещаемым или обсуждаемым, то автор уверится в собственной гениальности и востребованности. И продолжит... А ведь все плохо! Ну прямо удивительно, как все может оказаться нехорошо в одном фильме! И актеры фланирующие по музею, ряженные в музейные экспонаты, и убогие (и обильные) натуралистические сцены, и слова, совершенно не соответствующие эпохе (одно только "всё-всё-всё" около 30 раз за две минуты экранного времени, потраченного на утешение шалометьевского агронома)! Ну не так в то время утешали! Ну ведь же и у Булгакова описано (пусть не во "Вьюге", но там же, в "Записках"). Такое чувство, что египтян теперешних попросили сыграть египтян древних. И кино-то за 10 рублей - пирамиды-то - вот они! Ничего строить не надо - только вывеску смени. Теперь - самое грустное. Этот тандем (покойный Бодров - мл. и Балабанов) убили Булгакова! В прямом смысле. Михаил-то Афанасьевич, человек умный, тонкий - разложил специально для нас - недоумков свою историю, свои необыкновенно сложные переживания и жизненные перепетии на составляющие. Создал двоих молодых врачей ("как два портрета одного лица"). Эдаких Джекиила и Хайда: один в основном оперировал, а второй - кололся и страдал. И одного (неудачника) сам и прикончил из револьвера (или браунинга). Сделал он это от того, что сам-то от зависимости не загнулся - перемог. Так вот - Бомгарт - это умница, настоящий "московский студент, а не какой-то сами-знаете-кто". И про него прочел я впервые в пятнадцать лет и уверился в правильности выбора своего жизненного пути. И по сей день о выборе том не жалею! И его Балабанов и Бодров-мл. убивают сразу, даже нам не показав! А в конце - закономерно убивают Полякова (да ещё и Михаила, а не Сергея). Так кто же после "Белую гвардию" и "Мастера" напишет!? Воля ваша - наверное, я слишком лично это кино воспринял: просто, перечитывая раз за разом эти рассказы я проникался ими до собственных глубин, выучивал их чуть не наизусть... А тут - такое! Ни фига себе - "мотивы"! Одна сцена орального секса в смотровой с рвотным финалом чего стоит! Это по Булгакову-то, необыкновенно моральному автору, весь эротизм которого, даже если и есть - то только то, что по ассоциациям у читателя!
Знаете, что противно? Коммерция! Это как у Кэмерона, в "Титанике": 95 минута фильма (примерно) время плакать. И вот - вуаля - весь океан в замерзших трупах, неспеша и со вкусом перебираемых камерой. И когда очередь доходит до матери с ребенком - отлично! - все плачут. Сработало! Так и здесь - порочная дочь серебрянного века сапожком в кресле гинекологическом качнула и готово! Постель. А ведь как раз косвенно-то от этого булгаковский персонаж отвращен: он не на сапожки качающиеся смотрел, а при убогом освещении пытался углядеть что-то там, внутре. Тут у любого хорошего врача спросите, возбуждается ли он проводя аускультацию легких у памелы андерсон, когда она с жалобами пришла, да полон коридор таких памел ("...принял 92 человека, прием я закончил в девять часов вечера. Я заснул и мне приснилось что приехало пятьсот человек").
Жаль, что теперь, наверное, долго никто "Записки" трогать не станет.

Пожалуй, главное разочарование года. «Морфий» во многом кризисное кино. Более того, это не столько новый самостоятельный фильм Алексея Балабанова, сколько продолжение предыдущего. Не скажу за всех, но смотришь за похождениями щупленького докторишки Полякова с полным ощущением, что перед тобой вторая часть «Груза 200», не иначе: те же идеально подогнанные под существующие балабановские типажи актеры; те же простые, но безотказные художественные приемы (задорная музыка, мерзость, уход в затемнение); та же сочащаяся наружу гниль из самой сердцевины картины – поменяли только время и место действие. Такое чувство, будто у Леши стремительно прогрессирует склероз.

Режиссер Балабанов – говорить о фильмах которого невозможно в отрыве от личности их создателя – типичный человеконенавистник, достаточно профессиональный, в меру талантливый. Но для него выбор объектов презрения не так важен; он сам по себе, такой рефлекторный автомеханизм. Молчаливый, жутко загадочный, бесстрашный, как Бубонная Чума. Своими человеконенавистническими этюдами свердловский самородок взломал уклад российского кино конца 90-х, способен был двумя-тремя постановочными сценами выбить любого из колеи на очень долгое время. В дурацкой рыбацкой панаме и десантном полосатом тельнике он выходил на публику, не забывая, при необходимости, вращать глазницами, и всем своим гаденьким видом ужасал просвещенную аудиторию.

Впрочем, в начале нулевых с Балабановым произошла одна удивительная штука. Молодые интеллектуалы и критики сразу же вознесли его в ранг «независимого и радикального», чтобы можно было ставить в противовес духовному и державному Михалкову, продюсер Сельянов превратил его в шахматного ферзя, чтобы у кинокомпании СТВ в прокате всегда была тяжелая артиллерия - словом, беса приручили. Его радикализм со временем стал искусственным, антисемитизм каким-то сдержанным и домашним, патология – ох! – на уровне торговой марки. И в этих координатах «Морфий» полон, что называется, сытого безразличия. Здесь на сверхкрупных планах отрубают конечности – ну да, красиво так отрубают; в хирургической делают невозмутимый в своей интеллигентности минет – тоже ладно; большую часть времени забавляются веселыми инъекциями, вторгаются в вены – ну и что с того, если нет эффекта?

Взяв Булгакова («по автобиографическим») и сценарий Бодрова-мл, Балабанов не то чтобы сел в лужу – погряз в штампах фильмов о наркотиках. Так или иначе, все они заканчиваются либо смертью, либо зажатой в руке маленькой дозой. Картина о гибели интеллигента заметно провисает именно что на последней трети, сюжет встает и начинает топтаться на месте - но шутка в том, что выходная часть, пожалуй, и есть самая важная. Под финальные титры невольно понимаешь, что главный морфинист – это сам режиссер, который от пережитого давно подсел на кинематограф, как на иглу. Разница лишь в том, что Балабанов сегодня в отличие от Балабанова 90-х колит морфий наугад, в поисках хвостовой вены.

ГОВНО!
Фильм - плод больного воображения режиссёра. Воротит от, якобы жёстких сцен реализма "настоящей" жизни, снятых только для того, чтобы поместить эти сцены в рекламный трейлер. Ужасны бессмысленные моменты с обнаженными телами. Остается только гадать как сами участники съемок: актёры и режиссёр, чувствуют фильм. Может они думают, что это "искусство", "авангард" или что они создают что-то новое. По мне - копошатся в куче собственного говна. Единственное, что принял с радостью - самоубийство главного героя в конце фильма, потому что смотреть дальше не надо. Пожалел, что сходил, потратил 220 рублей.
"Груз 200" мне понравился, потому что это было в новинку, необычно и по-своему. Того же ожидал и от "Морфiя", но не вышло. После просмотра создалось ощущение, что на голову вылили ушат с помоями и отправили по домам.
Решил не ходить на премьеры Балабанова. Сперва почитать недельку, что люди пишут, а потом не ходить, денег сэкономить. Девушке цветы лучше купить.

Балабанов, безусловно, режиссер-миф: его первый успех связан с развенчанием мифа (о родстве), а последний – с созданием мифа (о стране). Кроме того, сам Балабанов почти официально находится в статусе священной коровы постсоветской кинематографии. Булгаков в таком контексте вовсе не обухом по голове: Булгаков уместен хотя бы как автор мифа о несгораемых рукописях. «Морфий», между тем, произведение не мифологическое, скорее галлюциногенное. В нем ужасы революции ничто по сравнению с ужасами зависимости от морфия. Революция же – где-то далеко.
Начинается все действительно где-то и когда-то далеко. Там есть паровоз, но нет пока электричества. Молодой доктор Поляков оказывается здесь в 1917 году, вскоре после окончания университета. Первого же пациента, местного мужика, спасти не удается, еще и прививка от дифтерии подкашивает Полякова. Фельдшерица Анна делает доктору укол морфия, потом еще один. Можно было бы соврать, что дальше все и так ясно, ан нет, все куда сложнее.
В титрах указано «по мотивам автобиографических рассказов Михаила Булгакова». Как и в случае с «Грузом», Балабанову требуется некий гарант доверия, при этом непонятно – «нужна ли истине столь ярая защита». Текст Булгакова изменен коренным образом: у классика страшно за человека, а для Балабанова человека почти никогда не существовало, были уроды и люди. Он начинает с авторских слов, но потом присочиняет: задержавшихся помещиков, которых не жалко, потому что помещики; коллегу, врача из соседнего уезда, который тоже подсел на морфий; Анну Николаевну-морфинистку; зал синематографа, где на убийство обратят внимание, только если оно на экране. Все это возникает клочками и в такой концентрации, что боишься режиссерского понимания времени, как боишься реплик Веллера по ТВ. Но самым замечательным образом Балабанов играет в символизм. В рассказе, слишком коротком для многосложных аллюзий, докторов звали Сергей Поляков и Владимир Бомгард. Убедив зрителя в «автобиографичности» сюжета, Балабанов называет их (М)ихаил (А)лексеевич и (М)ихаил (Б)омгард. Кроме того, ставший еще более автобиографичным Бомгард погибает здесь году в 1917 в Москве. Так что, какой к черту Михаил Афанасьевич Булгаков? Жил, не жил он после революции – разницы нет. Не жизнь то была, а морок.

«Других предостерегаю:
будьте осторожны с белыми, растворимыми в 25 частях воды кристаллами.
Я слишком им доверился, и они меня погубили»
(М.Булгаков «Морфий»)

Зажмурившись сердцем…

Когда не хочется смотреть на что-то ужасное, отвратительное, гадкое, вызывающее рвоту и обморок, можно закрыть глаза и отвернуться.
Что делать, когда закрытые глаза уже не помогают? Выход один – зажмуриться сердцем. Выход два - не давать волю чувствам, они иногда ни к чему хорошему не приводят. Есть еще третий выход, но о нем позже. На протяжении всего фильма, долгожданного фильма смелого и бескомпромиссного режиссера А. Балабанова по мотивам рассказов М.Булгакова, я не раз закрывала глаза.
На долю молодого врача Полякова (Леонид Бичевин), приехавшего из Москвы в уездную больницу, выпало немало испытаний. Неопытный врач, большей частью теоретик, начинает практику в забытом богом уезде с одним помощником-фельдшером (Андрей Панин) и двумя акушерками. Среди пациентов: бродяги, крестьяне, купцы, помещики. Первый покойник, первые роды, первая ампутация, сложнейшие операции, за которые не взялся бы даже опытный хирург. Но Поляковым, который все же рискует и спасает своих пациентов, движет какой-то внутренний азарт. Нервный, схожий с паранойей, подпитанный животным страхом, человеческой неуверенностью и профессиональным любопытством, азарт молодого и талантливого врача восхищает.
Но, увы, не «в бананово-лимонном Сингапуре», как поется в одном из романсов Вертинского, приходится жить молодому и интеллигентному человеку. Помимо врачебной практики, бесед с «коллегами», интрижек с провинциалками (respect Балабанову за смелые и откровенные сцены любовных утех), пластинок с романсами, так вот помимо этого, беспроглядная зимняя унылость, безысходность и нарастание всеобщей тревоги. 1917 год. Эта дата говорит о многом, также как беседы-прогнозы о том, что произойдет в ближайшем будущем России. Но за словами демагогов-помещиков, предполагающих какие-то «нововведения» в стране, чувствуется страх. Вполне обоснованный страх и предчувствие конца. Вскоре многие «мечтатели» ощутят на себе прелести красной волны.
Абсурд ситуации заключается в том, что врач, знающий все о знаменитом белом порошке, о его влиянии и последствиях, медленно, но верно, становится его поклонником. А кому еще поклоняться в этом пространстве постоянного холода и войны? Осторожно, почти незаметно морфий входит в жизнь Полякова, чья зависимость возрастает с каждым днем все больше и больше. Все тщетно, и угрызения совести, и просьбы его возлюбленной Анны (Ингеборга Дапкунайте), которая сама же делает уколы Полякову, а потом тоже становится морфинисткой. Попытка вылечиться в убогой больничке для душевнобольных не дает желаемого результата. Жизнь Полякова катится под откос. Власть морфия безгранична, она сродни новой власти в России, безжалостной и жесткой. Но если морфий может дать временное успокоение и убежище несчастному и вконец обезумевшему Полякову, то новая власть и порядки уничтожают всякую надежду на спасение.
А.Балабанову удалось воплотить повествовательную стилистику фильма, разделив его на несколько подрассказов, главным действующим лицом которых является молодой врач. Абсолютная натуральность съемок поражает и местами шокирует. С медицинской точки зрения – это просто пособие для начинающих врачей и хирургов. Пособие для преодоления страха перед смертью и кровью. Психологическое состояние наркомана, блистательно переданное исполнителем главной роли Леонидом Бичевиным (многие запомнили его по фильму «Закрытые пространства»), может послужить предостережением для тех, кто, все-таки, решит испробовать на себе все прелести «Белого Рая». Подобранные золотые хиты-романсы прошлого столетия, вечные и бессмертные, только подчеркнули всю безвыходность ситуации, в которую попал одинокий и слабый человек. А сильный человек всегда слаб. Но даже слабый, в конец отчаявшийся человек, может найти выход, пусть самый последний выход в этой жизни, но дающий покой и умиротворение. Так происходит и с несчастным Поляковым.

Запоминайте про третий выход: кинотеатр с веселой комедией,
«белые кристаллы, растворимые в 25 частях воды",
выстрел в упор…