Фильм

Трудно быть богом

Чистосердечно признаюсь: я поклонник творчества братьев Стругацких. Не всего целиком, но повесть "Трудно быть богом" в числе любимых, перечитана много раз. А также чистосердечно признаюсь: я поклонник творчества Алексея Германа. Не всего целиком, Но "20 дней без войны", "Проверка на дорогах" пересмотрены неоднократно.
"Хрусталев, машину". Вот тут некая незадача. Имею привычку сложные для восприятия, неоднозначные фильмы пересматривать, пока не дойдет. "Хрусталева" тоже хотел. Но не смог. Вот чувствую, что нужно, просто обязан из самоуважения. А кнопку на пультике от плеера нажать не могу. Как говаривал некий Рэдрик Шухарт: нет, кидать туда гаечку я ни за что не стану. Так и остался болваном, фильм не пересмотрел и не оценил по достоинству.
Умер великий режиссер. О мертвых хорошо или ничего. А уж о нем-то - подавно. Могу и помолчать в тряпочку. Но фильм-то вышел, его 14 лет многие так ждали-ждали-ждали. А теперь пишут-пишут-пишут, говорят-говорят-говорят. Так чего уж скромничать. Все равно ведь и без меня найдется поганец.
Какое-то не такое начало вышло. Попробую еще раз.
Фильм Тарковского "Сталкер" смотрел много раз. В разное время понимал по-разному. Но эмоция всегда одна и та же: любовь-ненависть. Потому что Тарковский гениально исковеркал прекрасный текст Стругацких. Когда смотришь, надо либо забыть про "Пикник на обочине", либо вообще не смотреть. Но Тарковский все же исковеркал гениально, не за что его судить.
Упрекать, Господи, прости, покойного Германа в том, что он что-то исковеркал, тем паче нельзя. Он вообще ничего не коверкал. Стругацкие для него были где-то как-то вне поля зрения и вектора намерений. Значит, и претензий быть не может. Да и вообще я противник упрекать режиссеров за то, что они сняли свой фильм не по букве лит. произведения. Имеют право. Но вот Герман... Я не задаюсь вопросом, что же именно он снял? Я задаюсь вопросом - зачем? А ответ напрашивается на вопрос - почему. Потому что хотел и мог? Так, что ли?
Когда-то давно в студенческом трудовом лагере некие кретины бросили кило дрожжей в общественный нужник. На улице жара. Через три дня лагерь пришлось спешным порядком эвакуировать. Они тоже хотели и могли. А надо было?
Убей Бог, я не провожу никаких параллелей между теми кретинами и выдающимся, талантливым режиссером. Но против воли параллели навевает результат. В неотесанных и беспардонных интернетах его нередко обозначают, как "кипение говн". Только в студлагере сие случилось в прямом смысле, а в фильме - в глубокомысленно-художественном.
"Хрусталева" я пересматривать не стану никогда. Не потому, что такой художественный прием, как неразборчивый звук меня не вдохновляет. И уж точно не из-за авторской трактовки темы. С трактовкой я согласен. И не из-за жестокости некоторых сцен. Пересматривать не буду, потому что в течение всего фильма я ощущал легкую мозговую тошноту. Иначе это состояние определить не могу. И почувствовать ее еще раз нет никакого желания.
Но в "Трудно быть богом" эта тошнота ума просто невыносима. Я не кисейная барышня, супер-натурализмом меня не проймешь. Дело не в нем. Невыносимая тошнота в голове возникает от картины в целом. Кажется, что все приемы кинематографа, использованные Германом, работают именно на это. Избавиться от этого ощущения невозможно.
В отличие от "Сталкера" - "Пикника", идти на "Трудно быть богом", не прочитав книгу, рискованно. От Стругацких там мало что осталось, но хотя бы какая-то общая ситуация. Но и этого кто-то может не уловить. Потому что изрядную часть фильма текст совершенно неразборчив. Понятия полифония и скверный, неразборчивый звук существовали каждое по отдельности задолго до Германа. И лишь он, начиная с "Хрусталева", отчего-то решил, что это одно и то же.
Читал, что на показе в Риме случился курьез: некоторые зрители вообразили, что действие фильма происходит... в русском средневековье. Они, конечно, как объясняет Задорнов, все тупые. Но, если бы я книги не читал, тоже, наверно, мог бы что-нибудь экстравагантное вообразить. А ведь в Риме поверх словесной каши, на сколько мне известно, шли субтитры. Германовскую "полифонию" они, конечно, передать не могли, но смысл - гораздо лучше, чем оригинальная звуковая дорожка. А на просмотр в Риме все-таки пришли люди не вовсе далекие от кино. Радует, что хоть Румату со Стенькой Разиным не перепутали.
Про грязь, кровь, и внутренности, в которых рецензенты находят параллели с Босхом, позже. У Стругацких, если читать внимательно, атрибуты Ада тоже вполне отчетливо присутствуют. Но они фон, на котором разворачивается драма. Так вышло, что в жизни мне тоже довелось повидать кое-что, смахивающее на Ад, иметь оружие, но не иметь возможности с его помощью что-то изменить.А ведь ужасно хотелось. Румату я понимаю на все сто. Его духовный "поход" от блистательного псевдо-дона, хладнокровного и профессионального прогрессора-разведчика до, если можно так выразиться, мясника во имя справедливости - это и есть основа повести. Там - драма человека в Аду, человека с его душой, страстями, силой и слабостями.
У Германа основу фильма составляет именно то, что у Стругацких служило фоном, поводом для драмы, проявления силы, слабости, страсти, раздирающих противоречий. Но у Германа, хоть и отдадим должное игре Ярмольника, почти нет ни человека Антона-Руматы, ни его души, ни всего прочего вышеперечисленного. Три часа "фона". Три часа бессмысленного блуждания по Аду. И, по сути, больше ничего. Концептуальный диалог Руматы и Будаха в повести на ее фоне звучит чеканно, бьет в цель. (Хоть, в сущности, и попадает в пустоту.) Этот же слегка измененный диалог в фильме на его фоне звучит никак и, на мой взгляд, вообще никуда не попадает.
Что же у Германа взамен трагического общения бессильного смертного с бессильным "богом"? Ну, можно вспомнить известное: "Из грязи мы вышли, грязь есьм и в гряз канем". Это хотел донести до зрителя автор? (А ничего иного на ум не приходит.) Но, во-первых, истина мало что не бесспорная, так еще и не первой свежести. А, во-вторых, чтоб хоть ее донести до зрителя, надо, чтоб зритель фильм досмотрел. Я досмотрел. В почти пустом зале, который в начале сеанса был полон. Одна женщина с криком убежала в самом начале. Что с нее взять, нежный пол. Которые оказались не такие нежные, те рассасывались постепенно и без криков. Так что всю самобытность, новаторство худ. метода и пр. эпохальные достоинства, о которых пишут многие рецензенты, вместе со мной мало кто оценил. Но и я не оценил, к великому сожалению.
Тех, кто пишет о реалистичности и выпуклости всяких мерзостей в фильме, должен разочаровать. Они не видели, как нечто подобное выглядит на самом деле. И какие чувства вызывает.Все несколько иначе, чем в фильме. Очередной пример того, что натурализм в искусстве и реальность - не всегда одно и то же. Потрясаться видом дерьма, кишок и крови как художественным приемом, отражающим дикость быта и нравов, у меня не получилось да и желания не было. Уверен, многим хватило бы поскромнее, как у Стругацких. А те, кто потрясаются, пусть благодарят Господа, что не в курсе, как оно наяву.
Любопытно читать многие рецензии: в них полно общих слов и почти никакой конкретики. Никто не решается сделать "разбор полетов"? Боятся оскорбить светлую память мастера? Мало что поняли в столь сложной картине? Переваривают и размышляют, как бы поглубже копнуть?
Как-то читал интервью Германа в связи со съемками, где он сильно серчал: мол нет нигде хороших постановщиков спецэффектов, ни у нас, ни даже в Чехии. Невозможно снять аутодафе, или как стрела пронзает насквозь человека. Даже резню поставить никто не может. (Читал где-то, что именно по этой причине Герман отказался от съемок финального побоища, хоть в одном из первых вариантов сценария, прочтенном мною, побоище в определенной степени предусматривалось.)
Герману на его сетования ответил его более молодой коллега. Мол, сейчас совершенно не обязательно при съемках аутодафе натурально жечь человека, пусть и в огнестойком костюме. Огонь разводится вокруг на высоту щиколоток, а остальное делает компьютер. Нечто подобное и со стрелами.
Как бы пустяк. Мнения мэтра, привыкшего снимать "в живую" и молодого любителя виртуала. Но почудилось мне тогда в этих текстах нечто большее. Однако, судить было преждевременно.
А после просмотра вспомнились интервью и отзыв, и зародилась одна мысль, которую я теперь постоянно думаю.
Я и раньше знал, что мир часто бывает дерьмом и человек не реже бывает им же. И ничего с этим не поделать. Заметьте, я знал все это до фильма. Что же я узнал после? Ничего нового. Одни догадки. Например о том, что выдающийся режиссер под конец жизни, быть может, не просто не признавал компьютерных спецэффектов, а ничего не понимал в способах их создания. Быть может, мастер не понимал и что-то большее? Не запутался ли он в осознании мира, жизни, людей, киноискусства и самого себя, наконец? Не потерялся ли в громадье собственных идей и замыслов? И первый звоночек, возвестивший об этом, не исключено, прозвучал еще в "Хрусталеве".
На международном кинофестивале "Хрусталева" сперва встретили прохладно, и режиссеру даже пришлось выступать с разъяснительной речью, которая прохладу как бы развеяла. Ведь что они, "забугорные", понимают в нашей жизни и нашем искусстве?!
Но в "Трудно быть богом" тот звоночек для меня грянул набатом. И стало обидно, что этот колокол прозвонил по такому художнику, как Герман.
С печалью констатирую: фильм к просмотру никому рекомендовать бы не стал. Даже не потому, что он не для слабонервных. А потому что я до сих пор не могу понять - для кого он вообще? Лучше прочесть повесть Стругацких и пережить мудрую и напряженную человеческую драму, чем бессмысленно шататься по Аду даже без латинского сочинителя в роли поводыря.

P.S. Светлана Кармалита:

"Он (Герман) считал, что «Проверка на дорогах» слишком прямолинейная картина, например, хоть граждански это очень хороший фильм. Но это кино. Крепкое, но кино. А дальше пошли поиски уже совсем другого. Это уже не совсем кино."
http://vozduh.afisha.ru/cinema/svetlana-karmalita-oni-nichego-ne-ponyali/

Вот я и подумал: может, вся наша полемика не совсем про то? Или вообще не про то. Мы же про кино. А в "Трудно быть богом" - "поиски уже совсем другого." Только мне не понятно, зачем в кино снимать "не совсем кино", а на концерте играть не совсем концерт? Тут какой-то рискованный перспективный ряд выстраивается - вплоть до не-совсем-пирожков вместо пирожков.
Чем больше думаю об этом фильме, чем больше читаю о нем, тем больше вопросов и меньше ответов.

P.P.S. И ведь пересмотрел я фильм на видео спустя пару месяцев - чтоб первое впечатление не накладывалось на последующее. Неторопливо, вдумчиво, перематывая туда-сюда отдельные эпизоды, чтобы уж въехать, так въехать. И отчасти въехал, как мне кажется. Впечатление, впрочем, не улучшилось, а стало еще более удручающим. Под этой рецензией масса замечательных коментов, в которых сказано столько, что и добавить нечего. Поэтому добавлю не много. При более внимательном просмотре открыл для себя, что у Германа от повести Стругацких присутствует изрядно. И сюжетные ходы, и персонажи, и отдельные коллизии. Если продраться сквозь визуальные и нарочитые речевые выкрутасы, можно увидеть многое из первоисточника. События разворачиваются, как в повести. Даже детали воспроизведены. Барон Пампа в стычке с серыми вращает над головой двуручный меч. В повести Румате это напоминает ротор вертолета. Правда, стычки как таковой нет, да и барона, в сущности, тоже. А меч он вращает просто идиотски, как палку на веревочке. И про конфликт с баронессой он лепечет текстом Стругацких. И даже капитан серых, как и в повести, "стучит" Румате. И встреча с Рэбой после переворота черных та же самая. И даже "браслет свободы" Румата забирает, как в литисточнике, только один, а не пригоршнями.
Более того, авторы сценария, несомненно, читали, предисловия Сергея Переслегина к одному из собраний сочинений Стругацких. Это ведь именно у Переслегина выдвинута версия, что убийство Киры подстроил Арата Горбатый, чтоб довести Румату до точки кипения, после которой он включится в драку. В фильме озвучена именно эта версия.
Так что вынужден признать свою неправоту, когда писал, что от Стругацких в фильме ничего нет. Есть и довольно много. Вопрос лишь в том, КАК это подано. А так и подано, что даже не сразу понимаешь: формально Герман много взял из повести.
После повторного просмотра зашкалило ощущение нелепой невнятицы, кривляния всех, всего и вся, за которыми вполне очевидные элементы повести не различаются, т. к. поданы как бы за кадром, мимоходом, почти вне ткани фильма, вне его смыслового содержания.
Мне показалось, беда в том, что Герман воплотил именно этот свой замысел совершенно неподходящим, просто невозможным в данном случае методом. Да, своим, самобытным, пусть и доведенным до уродливого гротеска и не смешной, а отвратительной самопародии. Но совершенно не годным в данном конкретном случае. Не годным не для экранизации, а именно для воплощения собственных замыслов режиссера. Повторю, ощущение тотального кривляния, нарочитости напрочь убивают те идеи, которые, как мне показалось, хотел отразить автор. Автору изменило профессиональное мастерство, художественное чутье. И он принялся то ли картину писать малярными кистями, то ли не струганный забор разрисовывать кистью художника.
Еще одно. Кира. У Стругацких она появляется буквально в паре эпизодов и подана несколькими штрихами. Но понимаешь: на фоне этой реальности именно из-за ее гибели, единственного "луча света в темном царстве", Румата сходит с катушек. Она убедительно выполняет функцию соломинки, сломавшей спину верблюду.
Киноверсия этой линии меня сильно озадачила. Если Румата все же остается "богом", и его "сердце полно жалости", то как вообще животное по прозвищу Кира, почти такое же, как и остальные, могло пробудить в нем трепетные чувства? А если Румата сам основательно оскотинился, что в его образе очень даже просматривается, то какого рожна он так возбудился, когда в его замурзанную и довольно отталкивающую самку воткнули пару стрел? Полно других таких же кругом. Обидно и за литературную Киру, и за Стругацких. А как это виделось режиссеру и как им понималось, даже размышлять не хочется. Что сделал, то и сделал. Много чего еще похуже в фильме сделал. Нечего к частностям привязываться.
Убедился я в печальном факте. К концу своей творческой карьеры Герман окончательно потерял связь с тем, как снимается современное кино. В фильме практически ни единого трюка или спеэффекта. Боже упаси, я и не ожидал увидеть в ТББ элементы какого-нибудь Человека-паука. Но нельзя же такую картину ставить без единой схватки. Нельзя показывать барона Пампу лихо скачущим на коне из плена и тут же валяющимся на помойке истыканным стрелами - без визуального перехода, под короткий закадровый комментарий. Я уж не задаюсь вопросом, зачем надо было его убивать. Наверно, затем, что кругом грязь, дерьмо, безысходность и безнадега. Тут нет места всяким раблезианским Пампам. Сказано же, не случилось Возрождения.
И последнее. В романе Стивена Кинга "Порождающая огонь" опущена сцена, как девочка-пирокинетик в буквальном смысле в дым разносит злокозненную Лавочку и ее тружеников. Об этом лишь упоминается в финальных диалогах. Точно так же и с резней, учиненной Руматой, в повести Стругацких. Но у литературы и кинематографа все же разные законы. Зрители фильма по Кингу лишились бы катарсиса, а фильм стал бы куцым, если бы в его финале не было детально воспроизведено возмездие "девочки-огнемета". А кому подобные сцены, да еще с участием ребенка, не нравятся, те могут просто не смотреть, а даже и посмотрев, обругать и по-своему оценить картину. Делов-то.
Но даже при Германовском стиле, подходе и решении в ТББ просто невозможно было обойтись без того, чтоб Румата не снес на экране пару мерзких голов. Это не моя кровожадность и не испорченность Голливудом. Это, извините, как бы закон кино. На экране нельзя пропускать кульминацию, заменив ее омерзительным и совершенно бессмысленным выпусканием кишок во всех подробностях, а также последующей болтовней.
Не хотел пересматривать фильм. И не надо было. А теперь - только возросшее чувство разочарования.

Сходил, называется, в кино. Сразу скажу, что как только слышу слово «гений», то испытываю потребность сплюнуть в неподходящее для этого место. То есть куда угодно. Ничего не поделаешь — воспитание.

Мне, разумеется, говорили, что Алексей Герман гений. Но, думал я, ведь и Михалков был гением! И Тарковский гений! А кто-то мне даже рассказывал, что Тарантино, Джармуш, Фон Триер, Франсуа Озон тоже считаются гениями, и стоит только досмотреть до конца их фильмы, как король тут же перестаёт быть голым и прекращает раздражать откровенностью собственных форм, призванных сокрыть отсутствие глубокого (а, стало быть, труднодоступного зрителю) смысла.

Честно говоря, у меня этого почти никогда не получалось. Король как был голым, так и оставался им вплоть до финальных титров. На этом фильм, как правило, заканчивался, и я уходил в меру разочарованный бухать в Последнюю Каплю.

Дело в том, что до просмотра «Трудно быть Богом» я был (и остаюсь) приверженцем старой голливудской школы, где герои однозначны и выпуклы, злодеи безумны, а силы добра побеждают не числом и напором, а врождённой способностью вопреки всему обращать зло себе во благо. Я фанат фильмов «Терминатор», «Властелин колец», «Смертельное оружие», «Полёт Навигатора», «Назад в будущее», «Звёздные войны», «Железный человек» и т.д. Мне казалось (и кажется), что кино — это шоу, призванное развлечь меня как после тяжёлой утомительной работы, так и заместо оной. Ошибался ли я? Не уверен.

Прежде, чем идти на «Трудно быть богом», я посмотрел предыдущие фильмы Германа. Не все, конечно, но мне хватило. Понравились ли они мне? Длинный ответ — нет. Короткий — да. Просмотренные фильмы не оставили в моей памяти почти никакого следа, хотя и сильного разочарования не доставили. Почему же я пошёл в кино на этот раз? А вот тут, друзья мои, всё дело в Братьях Стругацких.

Если кто (спаси того Аллах!) не читал одноимённую повесть великих братьев, то я напомню о её содержании тем более, что фильм, как ни странно, ушёл совсем недалеко от заявленного сюжета.

Будущее. Н Земле рай. Чтобы вы понимали, — это почти, как сейчас в Европе, только в бесконечное количество раз лучше. Волшебный город Ленинград. Ковры самолёты, скатерти самобранки и другие чудеса компаний типа «Siemens», «Scarlett» и «Apple». Пионеры осваивают газо-дуговую сварку на кольцах Сатурна, комсомольцы совсем забыли, почему так называются, и ищут собственное призвание на окраинах Космоса. Взрослые особи — все, как один, талантливы и счастливы в работе. Люди здоровы, умны и сильны. Они забыли, что такое болезни и борьба за существование. Они умеют любить спокойно и без оглядки. Они мгновенно перемещаются через миллионы километров к любой из выбранных ими целей. Они шутя сворачивают пространство, и никогда не умирают навсегда. Они давно уже сделались равными богам из древних легенд, которых их предки (т.е. мы) творили по собственному образу и подобию. Люди много столетий живут во Вселенной, погрязнув в собственной безопасности и всесильности, что позволяет им, в итоге, стать наивными, как львы в доисторической саванне. Но ведь существуют другие миры и другие цивилизации, такие, как, например, бывшая провинция Эсторской империи, а теперь почти самостоятельное королевство — Арканар.

Речь идёт о далёкой планете, где живут генетически схожие с нами граждане, обнаруженные Человечеством на стадии глухого тёмного средневековья. Среди них работают разведчики (прогрессоры) из Земного Института Экспериментальной Истории, одним из которых и является герой данного повествования — благородный дон Румата Эсторский (Леонид Ярмольник), коего на родной Земле друзья зовут просто Антоном Константиновичем Малышевым тридцати пяти лет отроду.

В Арканаре этот благородный дон (хотя, никакой, разумеется, не благородный, и уж тем более — не дон) живёт в собственном доме, прикрытый легендой, разработанной наивными землянами. Антону (в дальнейшем для удобства будем звать его просто Ярмольником), как и любому добропорядочному «льву», запрещено убивать себе подобных. Впрочем, об этом он и не помышляет, т.к. убийство является для него всего лишь абстрактным термином из учебника истории. Ярмольник обучен всем известным человечеству видам боевых искусств, но, скорее, для собственной безопасности (мы помним, что люди того времени должны быть всесильны в любых обстоятельствах), нежели для навязывания собственной воли окружающим. Дело в том, что главный принцип прогрессорства — невмешательство, наблюдение. Ведь люди хотят развить из данной цивилизации новое самобытное человечество, способное вступить в полноценных контакт, вместо того, чтобы эти инопланетяне просто признали землян богами и подчинились им. Что, в каком-то смысле, и происходит.

Дело в том, что средневековые упыри оказываются ровно настолько тупы, чтобы как раз и разглядеть в благородном доне Ярмольнике всесильное божество. Удел Ярмольника — научное наблюдение за бессловесными скотами, «кои ничем кроме анатомии от животных не отличаются и даже превосходят их в беззащитности». Но вместо этого, благородный дон становится полноправным жителем этого «доисторического» мира, начиная постепенно всё более переживать за его (мира) судьбу и судьбы конкретных небезразличных ему людей. Трагедия же заключается в том, что благородный дон Антон Ярмольник Эсторский шаг за шагом становится, наконец, хоть и вовсе не бессловесным, но вполне полноценным скотом. Ибо именно он (устав от фашистского зверства узурпатора Дона Рэбы, и разбитый смертью любимой женщины) устраивает, наконец, ту самую Арканарскую Резню, что послужит в итоге поводом к закрытию программы прогрессорства на всех без исключения планетах. В каком-то смысле Земляне действительно становятся богами, понявшими, что принести пользу зарождающемуся человечеству они могут одним единственным образом — уйти, оставив это человечество в покое со всеми его проблемами и жертвами. Дона Румату усыпляют газом после того, как он успевает убить несколько тысяч человек заодно с самим доном Рэбой, и возвращают на Землю лечиться психически до конца его дней. Но это у Стругацких. Что же у Германа?

Повторюсь, фильм недалеко ушел от сюжета книги, но. На моих глазах из зала в процессе просмотра уходили люди. Они ведь пришли на Стругацких, а получили Германа. Они как-то забыли, что Стругацких нужно читать (в идеале — писать), а не смотреть; в отличие от Германа, — читать которого совсем не обязательно, а вот смотреть нужно. Да, нужно. Через «нехочу». Объясню почему.

Фильм изобилует откровенными жестокими сценами, но лично у меня, как у искушенного зрителя, ни одна из них не вызвала отвращения, достаточного для признания картины непригодной для просмотра. Сцены, как сцены. Кишки, как кишки, говно, как говно. В этом плане ничего нового. Однако фильм всё равно напрягает. Чем? А вот это самое интересное.

Во-первых, в кадре всегда тесно. Здесь тесно героям, животным, реквизиту и самому зрителю. В каждом кадре все предметы (фекалии, женские «прелести», арканарская грязь и т.д.) оказываются очень близко к вашему интеллигентному лицу, что переносится тяжело. Во-вторых, почти всё, что говорят герои, — это невнятное бормотание, доносящееся с разных сторон одновременно. Т.е. разобрать сказанное персонажами очень сложно. Исключение — дон Румата, слова которого всегда отчётливы, спокойны и тихи. В третьих, — сами герои — все, как одни уроды, за редким исключением, типа барона Пампы, дона Кондора, Киры или самого Ярмольника. А в четвёртых, каждый из участников этого средневекового зверства постоянно норовит посмотреть в камеру, как бы заглядывая в кинозал. Мол, ну, чё? Нравится вам наша жизнь? А мы вот ничего, приспособились.

Но самое главное, — это, конечно теснота и духота. В кадре душно. В этом фильме совсем нет воздуха. Герман умудрился создать эффект непереносимой духоты и безумной плотности, сняв черно-белое кино. Единственным «свежим» открытым всем ветрам местом является здесь площадка висельников с гниющими трупами, облепленными рыбьей чешуёй — приманкой для птиц, охочих до человеческих глаз. Просачиваясь сквозь экран, в зал медленно, но неотвратимо вливаются запахи разложения, пота, жареного мяса, мочи, горящего воска, кислого вина, лошадиного навоза и свежей крови. Страдания героев почти незаметны на экране, но вместо них страдаете вы. И вот на этой мысли я бы хотел заострить внимание.

Герман создал картину, в которой герои, жители Арканара, испытывают привычные им, и понятные каждому обитателю средневековья муки. И просто глядя на экран, сложно их пожалеть или им посочувствовать, мол, уроды и уроды, что с них взять. Но стоит посмотреть в зал, на себя самого, и восприятие меняется. Дело в том, что Герман снял фильм не для вашего развлечения, а для страдания. Для того чтобы вы, придя на просмотр, почувствовали именно ту неловкость, то отвращение, тот ужас и ту жалость (к себе и ко всему человечеству), которые каждый день, вот уже на протяжении двадцати лет ощущает благородный дон Румата Эсторский, который вынужден жить этой странной двойной жизнью.

До этого все виденные мной экранизации фантастики (к примеру, замечательная Игра Престолов или Властелин Колец), создавали ощущение, что снимаются они с целью — избавить человека от необходимости прочтения книги. Т.е. можно читать, а можно смотреть. Кому, что больше нравится. Но «Трудно быть богом» — это высокотехнологичный протез, это костюм Железного Человека, расширяющий диапазон ваших возможностей и ощущений. Это как бы параллельное продолжение книги, погружающее вас в выгребную яму арканарской действительности, где вы и должны задаться вопросом, — а трудно ли быть богом лично вам и прямо сейчас? Тони Старк умел управляться со своим костюмом. А вы сумеете?

Когда я вышел из зала, друзья спросили, буду ли я смотреть это снова. Нет! — Заявил я. Никогда. Но прошло два дня, и я понял, что посмотрю и не раз. Почему? Кино — не всесильный жанр. Таких жанров вообще нет. То, что происходит на экране — происходит на экране, и только. Вы, можете сочувствовать героям, ненавидеть их или любить, но они так и останутся героями пусть и талантливого, но всего лишь фильма. Поэтому Герман сделал не кино. Ибо если любой фильм кончается титрами, то «Трудно быть богом» с финальных титров только начинается. Герман вывел Арканар и самого Румату за пределы экрана. Не как реального человека с определенной внешностью и способностями, но как идею о противостоянии зверства и святости в границах одного сознания, причем, сознания вашего, а не, скажем, Ярмольника. «Трудно быть богом» — это не фильм, — это трёхчасовой процесс тонкой настройки вашей психики. «Трудно быть богом» — это действие, которое невозможно увидеть в кинотеатре. Его можно смотреть только после выхода из него. Арканар, конечно, сильно изменился, но никуда не делся. Он по-прежнему здесь. Как и вы сами.

Теперь я знаю, как трудно не только быть богом, но и просто смотреть о нём фильм. А как только я стану это забывать, то снова посмотрю гениальное кино. Чтобы после очередного просмотра выйти на улицу, и вдохнуть полной грудью этот чистейший московский воздух, порадовавшись тому, что мне на голову всё же не льются помои, на деревьях пока ещё не болтаются поэты, а дон Рэба неизбежно падёт, что избавит меня от необходимости делать этот страшный выбор между человечностью и справедливостью. И да поможет всем нам в этом хоть какой-нибудь бог.

Смотрите кино. Это трудно, но всё-таки возможно.

Книгочей Артема. Запроливье. Арканар. Перекрёсток улиц Премногоблагодарения и Царской Милости. Писано года сего, в канун Каты Праведного. Ночь.

Я ждал выхода фильма «Трудно быть богом» 6 лет. Будучи большим поклонником творчества А. Ю. Германа, я думал что я готов ко всему, но то, что я увидел 10-го декабря на премьере в Москве было похоже на откровение, оно не просто превзошло все мои ожидания, оно раздавило меня, за какие-то 3 часа в моей голове вырос и обосновался новый мир, новое видение кино, новая картина Средневековья, которой просто не существовало.

Это не кино, это действительно некий новый кино язык, в котором пропали многие классические приемы, методы и вообще принципы построения кино. Многое переосмыслено настолько, что становится чем-то иным, оно начинает выполнять другую функцию. Даже простые вещи показаны очень сложно: движением камеры, насыщенностью кадра, словами и реакциями абсолютно непохожих на нас людей, что может сработать стопор от перегруза информацией, визуальными образами. Ты никогда такого не видел! Это тяжело видеть в первый раз в таких подробностях и количествах. Герману удалось добиться практически документальной картинки темных веков среднековья, ты ощущаешь себя там в полном измерении. Со всех сторон. Всеми возможными и невозможными методами Герман тянет тебя дальше, показывая тебе все больше и больше. В какой-то момент я поймал себя на мысли, что кино абсолютно свирепо в своем ритме, абсолютно безжалостно к зрителю — в нем не чувствуется привичная жанровость, присущая практически любому фильму.

Герман предлагает нам очень реалистичную картину прошлого, далекого прошлого, где ты ощущаешь себя в грязи, среди каких-то других людей. Им привычны повешенные люди на улицах, они не знают что такое личное пространство, срут прямо на тротуар и вообще для человека 21 века выглядят инородно. Тяжело представить в таких подробнастях те времена, а перед тобой разворачивается настолько досконально воссозданный ад. Средневековье. Трупы, дерьмо, голые ж.. ы, сопли и дикое поведение здешних жителей: об этом много писали, упоминая все это с недоумением. Зачем все это показывать? Это не искусство. Чернуха. И все что угодно, абсолютно не сообщая или не задумываясь о смысле всего этого безумия. Зачем Герман показывает все настолько реально? Ответ прост — это правда, это не выдумка, так вполне могла выглядеть эта темная эпоха безкультурья и серости, которая сама по себе есть ад, через который мы прошли как цивилизация, об этом нужно помнить и знать — оно может повторится.

Другим безусловным достижением фильма является то, что во всей этой документальности ужасов, какафонии образов и мыслей он предлагает для вас достойного компаньона, «вашего кореша» как выражался сам автор. Румата является истинным проводником между этим миром и зрителем — его реакции и поведение понятны и вызывают человеческие эмоции. Хотя зачастую его поведение и граничит с безумием. Вообще Румата очень удачно сконструирован как персонаж. Он создает ощущение бога, практически неуязвимого, странствующего по этому миру, наблюдающего, но бессильного что-то изменить.

Перед нами разворачивают порой абсолютно невозможные кадры, где чужеродность картинки, ее изысканное сходство со снами, где действие зачастую направлено прямо на тебя, как будто пассивно провоцирует тебя на сравнения, какие-то аллюзии: мысли и идеи приходят к тебе сами собой, просто потому что ты не можешь об этом не подумать в этот момент. Более того Герман постоянно предлагает множество вариантов куда смотреть — хочешь наблюдай за Руматой и проживай его историю — хочешь смотри на других в кадре и ты всегда сможешь уловить некую другую жизнь, уловить что-то дополняющее общую картину. Но каким-то образом Герману удается при общей сложности создать кристально чистый, абсолютно понятный месседж, он не замаскирован, его не скрывают. Все самые важные ощущения и мысли, вложенные еще Стругацкими, здесь кристально чисто обыграны, они понятны, как будто в самые важные моменты безумие фильма расступается и ясно дает понять зачем все это происходит.

Кроме того, чего я никак не ожидал, что в фильме будет столько удачного юмора! Он порой действительно безумный, может вызвать головокружение оттого, что люди так не шутят, Румата здесь находится в особенном положении, он живет в этом мире и уже сам к нему привык, поэтому его реакции порой находятся за гранью морали и привычных представлений о дозволенном, но вызвать облегчающее воздействие на раскаленные нервы этот юмор может.

Вообще удивительным кажется то, что в первой половине фильма я зачастую чувствовал уют дома Руматы, его слуги мне казались не такими уж и безчеловечными и дикими. Барон Пампа вообще вызывает восторг! Тусовка землян у Руматы дома иронична, хоть и похожа на пир во время Чумы. Я понял, почему Светлана Кармалита настаивала на мысли, что это фильм о любви, о любви в нечеловеческих условиях. О чувствах, пробуждающих отчаяние, и в тоже время дающих заряд для решительных действий, завершающих оборот спирали, после чего все начинается заново. И затем, когда фильм закончился и вся эта конструкция схлопнулась у меня в некую картину настоящего я окончательно понял, что забыть ее уже не возможно. Великое кино.

10 из 10

PS В феврале наконец-то все смогут сходить в кинотеатр и вынести свой вердикт. Обещано запустить фильм на 300 экранах по всей стране, что уже само по себе эксперимент. Уверен мнения будут диаметрально противоположными: кто-то впустит фильм в себя, кто-то откажется, но пропустить такое нельзя.

Мардеев Артур, aka Orthank

Я не буду врать и говорить что это гениальная лента. На мой, сугубо субъективный вкус- это каша-малаша. К середине фильма, я предположил, что если фильм нарезать на десять частей и перетасовать, он ничего не проиграет как, впрочем, и не выиграет.

Я очень люблю Ярмольника, не знаю его мнения об окончательной версии, но полагаю, что он продолжал эти 15 лет сниматься исключительно из-за своей порядочности. Потому как Герман зашел в свой лес очень далеко. И дров получилась не одна вязанка. Наверняка у режиссера в голове есть эта осмысленная картинка происходящего, но мне ее в голову не вложили, а предложив разобраться- просто приковали на 3 часа к экрану.

С первых кадров становится невероятно интересно, грязь, уроды, шныряющие взад и вперед, курицы, дождь...и тут ожидаешь историю, а ее нет. Ее просто нет. Есть отменный Ярмольник, есть писюны и какашки, есть глупые фразы, о любви рыбы к молоку, но не приправлено это смыслом. То сопли, то дерьмо. Я не против ни того, ни другого, но когда этого навалом и непонятно зачем, то поневоле начинаешь сердиться.

Прошу прощения у режиссера, но этот фильм не для обывателя. Нужна какая-то арт-подготовка, перед таким фильмом. Но каким образом ее провести я понятия не имею. Поэтому велика вероятность разочарования этим проектом.

Возможности человеческого организма удивительны - я смог досмотреть этот фильм до конца! Про убегавших в темноте я с ухмылкой думал - "слабаки".
Вообще-то, я с самого начала понял необычность картины, когда уже в первой сцене показывают голую жопу, гадящую из сортира на ножках и безумных мужиков, размазывающих дерьмо по мордам. Во второй сцене гадят уже из другого сортира, прилепленного к крепостной стене. В третьей сцене из третьго сортира уже не гадят - его разламывают, палкой меряют глубину дерьма и обсуждают типа "всё равно голова торчать будет - давай его туда вверх ногами засунем".
Хватает дерьма и без сортиров. Например, Ярмольник счастлив, завязывая мешочек, только что наполненный свежим ослиным дерьмом (прошлая порция дерьма из этого мешочка была разбросана Ярмольником в окружающих). Осел тоже счастлив, судя по торчащему до земли члену, заполняющему долгий статичный кадр (дольше и статичнее только кадр с чьими-то медленно вываливающимися кишками и бьющимся сердцем). Если Ермольнику дерьма мало (ну вот не смогла белая сова нагадить ему на голову побольше) - можно еще найти кучу помёта и помять его в ладонях.
В принципе, есть у фильма и положительные стороны. Во-первых, по субтитрам можно изучать английский язык. Правда надо иметь идеальный слух, потому что разобрать разговор бормочущих персонажей (точнее бессмысленные и бессвязные фразы) очень тяжело: шесть лет работ по озвучке фильма дали какой-то бредовый результат. Недавно слушал передачу с Евгением Герчаковым (Будах) и он рассказывал, что это Герман заставлял актеров говорить бормотанием. Во-вторых, пару раз режиссер отважно прерывал аудиовизуальный понос и зрители всё-таки слышали гениальные фразы гениальных Стругацких типа «где все серые - всегда приходят черные». В-третьих, на фильм можно водить детей (ироничный смайлик): секса почти нет (ну показали пару раз женские сиськи и столько же раз мужские письки), а кровищи довольно мало. Режиссер даже уберег зрителей от финальной кровавой бойни (а ведь раньше вообще хотел назвать фильм «Резня в Арканаре») - сначала Ярмольник минут пятнадцать бубнит «я вас всех убью» и «прости меня господи», а в следующей сцене размахивающий кишками мальчик находит его, валяющегося в ночнушке в грязной луже посреди развалин и груды трупов.
Собственно у Стругацких в книге есть два ключевых диалога, которые более-менее отражены в фильме - Рамата-Арата и Рамата-Будах. Расскажу о втором. Будах стоит, уперевшись в стену и держась за свою пиписку (перед этим её показывали - очень маленькая) - запущенный простатит мешает ему начать пИсать. Ярмольник помогает ему ловким ударом по почкам и вместе с бесконечным потоком мочи начинается диалог Раматы и Будаха (видимо тут задумка гениального Германа - течение диалога совпадает с течением мочи). Временами Будах поворачивается к Ярмольнику и ссыт прямо на него (Ярмольник почему-то негодует).
Смотрел фильм с последнего ряда и видел сверху реакцию зрителей: с каждой минутой по залу зажигалось всё больше телефонов и народ начинал развлекаться или копаться в соцсетях. Действительно, зачем сразу уходить, если в конце фильма еще надо в восторге хлопать.
Почти 15 лет назад Алексей Герман назвал этот фильм своей последней работой. На мой взгляд, человечеству повезло - картина действительно стала таковой. Повезло и Стругацким - они не дожили.